Софрон Тотыш - Сказки Шапкая

Однако не зря каждый из наших предков старался подниматься всё выше и выше. Видишь, теперь мы уже по пояс горы стоим. Отсюда уже далеко видно: как белые змеи, извиваются в долинах реки; как кудрявые овцы, плывут в небе облака…

Надо добраться до самой вершины, голые скалы сделать цветущими, чтобы там тоже соловьи пели, и кукушки весной куковали, чтобы наши внуки не имели обиды на нас.

— Ну ладно, я пойду на своё место… — заторопилась Ёлочка и зашуршала по склону ветвями.

Но вскоре Ёлочка вернулась.

— Ака, ака! — закричала она ещё издали. — Отец упал головой вперёд! К вершине горы!

— Чакши, хорошо! — обрадовалась старая Ель. — Теперь там вырастут молодые деревья и быстрее пойдут вверх!..

В это время из-за гор брызнули первые лучи солнца.

Охотник встал и посмотрел вокруг. И ему показалось, что все деревья разом шагнули вперёд, туда, где в ярком утреннем свете поднималась горная вершина.

В большом улусе жил когда-то мужик, одинёшенек, как луна на небе.

Избушка его стояла на берегу озера, поодаль от других. Скота он никогда не держал, лес не рубил, на охоту не ходил. Летом в реке рыбу ловил, зимой в тайге калину собирал. Был доволен своей одинокой жизнью, смеялся и плакал — всё один.

Однажды за короткий зимний день мужик целых три мешка калины собрал. Обрадовался. Нагрузил мешки на санки-нарточку и потащил домой.

Тянет мужик лямку, налегает, а груз чем дальше, тем тяжелее делается. Мужик думает: «Зачем мне столько калины, что у меня — семеро по лавкам?..»

Взял и высыпал из одного мешка всю калину. Сразу идти ему легче стало.

Темнеть начало. Спустился мужик к реке на зимнюю дорогу, а над ней — стены скал нависли, по берегам только одетые снегом леса видны. Далеко ещё до улуса, а мужик снова из сил выбивается, тяжелы стали ему и два мешка.

Рассердился мужик и ещё из одного мешка калину вытряхнул.

— Ну, уж один-то мешок как-нибудь дотащу… Плохо бедному на свете жить, на себе калину таскать. А не будешь таскать — с голоду умрёшь… Нет, плохо делают люди, что со мною ничем не делятся. Я бы так не сделал, если бы богат стал.

Только успел он это проговорить, как перед ним в скале вдруг каменная дверь открылась…

Мужик так удивился, что у него даже глаза вспотели. Вокруг посмотрел: ни человека, ни огонька, только горная тайга темнеет. Несмело мужик подошёл к каменной двери, внутрь заглянул. Там, словно днём, светло было, много комнат виднелось, в каждой тысячи драгоценных соболиных и лисьих шкур висели, на полу горы серебра и золота лежали.

— Ух, вот где богатство-то! — подумал мужик и несмело переступил порог каменной двери.

— Эзен, здравствуйте! — сказал мужик, но ему никто не ответил.

— А кто всему этому хозяин? — спросил мужик уже посмелее.

— Никто, — послышался откуда-то ответ.

— Однако тогда можно взять малость пушнинки?..

— Бери, сколько тебе надо, — сказал тот же голос.

Мужик растерянно заморгал глазами и не решился тронуться с места.

— Бери, — снова послышался голос, — сколько тебе для жизни надо.

Обрадовался такому счастью мужик и набрал целую охапку черно-бурых лисиц, набил шкурами мешок и положил его на нарточку. Но тут же подумал: «А не мало ли будет?» — и шкурками колонка второй мешок набил.

— Ну вот, этого богатства мне на всю жизнь хватит.

Отъехать уже от каменной двери хотел, но посмотрел ещё раз, и жалко ему стало всё это неизвестно кому оставлять. Бросился опять в пещеру, калину из третьего мешка вытряхнул, мешок соболиными шкурками набил.

Ещё постоял, подумал, глаза его разгорелись, опять зашёл в горный дворец, рубаху с себя снял, золотом и серебром её набил, тоже увязал.

Вышел из пещеры, а голос спрашивает:

— Теперь ты, мужик, от даров Хозяина Гор богат стал, больше один, наверное, не будешь жить, к людям пойдёшь?

— Ну, дудки! — ответил мужик. — Ещё с кем-то моим богатством буду делиться!.. Никому не дам, и Хозяин Гор никому пусть больше ни гроша не даёт.

Никто мужику на это ничего не ответил, и каменная дверь, скрипя, закрылась.

С трудом дотащил мужик тяжело нагруженную карточку до улуса. Перед самым рассветом к дому подошёл. Не зажигая огня, драгоценный клад в избушку втащил. Неслышно под кровать мешки положил и спать лёг. Только не мог спать, всё думал, как он теперь заживёт богатым, никому ничего не даст, по всем улусам властвовать станет.

До рассвета не уснул мужик. Днём тоже глаз не мог сомкнуть, каждого шороха пугался.

Ещё одну ночь в страхе провёл. Утром — ставни к окнам и крючки на двери сделал. К вечеру — около кровати ружьё поставил, под подушку нож и топор положил.

Совсем из дома перестал выходить, всё боялся — как бы его богатство не украли.

Так, проведя в тревоге несколько дней, мужик от страха и голода заболел.

Но некому было ему даже воды подать. Тошно стало жить мужику. Решил он хоть своим богатством полюбоваться. Вытащил мешки из-под кровати, развязал, глянул и ахнул: в мешках одна осенняя желтая да бурая трава была, рубаха речными камнями оказалась набита.

Встал мужик, схватил топор и все ставни порубил, побросал в печку, крючки с двери сорвал. Ружьё на место поставил. Топор и нож сунул туда, где они раньше были.

Сам в улус пошёл, рассказал людям, какие подарки давал ему Хозяин Гор, и во что они потом превратились.

Старики, выслушав мужика, долго думали, головами качали, девять трубок табака искурили, потом сказали:

— Однако ты не хотел с людьми делиться радостью, из-за этого Хозяин Гор и рассердился.

Ничего не смог ответить мужик, только глазами заморгал.

А всё же понял, наверное, как плохо быть жадным.

Было это, когда горы в ваших краях не такие, высокие и большие стояли, как сейчас. Одна только гора, в верховьях реки Бель-Су, поднялась выше других на три головы. Киндик-хан звалась, царь этого края.

В те времена Киндик-хан ни на одну гору не обижался, ни на близкую, ни на дальнюю. Все горы смирные были, между собой жили ладно, рекам к большой родне бежать не мешали. Никто Киндик-хана не тревожил, стоял он невозмутимый и сонный.

Однажды до Киндик-хана слух дошёл, что в верховьях реки Кондомы новая гора родилась, Пус-Таг.

— Ну, чакши, хорошо, — сказал Киндик-хан, пусть живёт ещё одна гора. От этого тесно другим не будет.

— Эзе, эзе, так, так, — закивали головами горы. — Свет большой, всем хватит земли для жизни.

Пус-Таг стал расти. Шаловливый рос. Одного соседа щёлкнет, другого щипнёт…

Услышал об этом Киндик-хан, улыбнулся:

— Какой спрос с Пус-Тага? — говорил он. — Мал он ещё, потому-то балованный. Вырастет большой, ума прибавится, спокойный, как камень, тогда будет.

Много-много лет прошло, даже и для гор много. Пус-Таг вырос большой и высокий. Стало ему тесно. Он то одного соседа пнёт, то другого, постепенно всех растолкал.