Трент Далтон - Мальчик глотает Вселенную

Время заставляет отца меньше пить. В Квинсленде становится все популярнее некрепкое пиво, и папаша прекращает зассывать полы в туалете. Такие вещи никак не измерить, но я знаю, что чем больше коробок некрепкого пива поставлено в Брекен-Ридж, тем меньше матерей Брекен-Риджа предстанут перед доктором Бенсоном в Медицинском центре на Барретт-стрит с подбитыми глазами.

Время отправляет отца на работу. Оно дает ему съесть достаточно успокоительных таблеток, чтобы вытащить его за дверь, посадить на автобус и отправить на собеседование на фабрику «Стекло и алюминий Дж. Джеймса» на Кингсфорд-Смит-Драйв, в Гамильтоне, недалеко от делового центра Брисбена. Через три недели работы на фабричной линии по резке алюминиевых заготовок на различные формы и размеры он зарабатывает достаточно, чтобы купить маленькую бронзового цвета «Тойоту-Корону» 1979 года за тысячу долларов у своего безработного приятеля по брекенриджской таверне, Джима «Снаппера» Нортона, с фиксированной оплатой – сто долларов в каждый день зарплаты, в рассрочку на десять недель. Отец улыбается, когда открывает свой кошелек в пятницу вечером и показывает мне три серо-голубые банкноты, из тех, которые мы никогда не видим, с Дугласом Моусоном в полярной одежде, берегущей от антарктического холода его стальные яйца размером с айсберг [49] Речь о стодолларовой банкноте, 100 австралийских долларов. Дуглас Моусон (1882–1958 гг.) – австралийский геолог, исследователь Антарктики, очень смелый человек. .

Я ни разу не видел папашу более гордым, и он так горд в тот вечер, что больше смеется, чем плачет, когда нажирается вусмерть. Но уже на четвертой неделе этой чудесно оплачиваемой работы бригадир ругает папашу за чужую ошибку – кто-то выставил неправильные параметры на линии металлочерепицы и профнастила, и партия металла стоимостью в пять тысяч долларов оказалась на пять сантиметров короче положенного – и папаша не может смириться с подобной несправедливостью; поэтому он называет бригадира «фуфлогоном», а молодой бригадир не знает, что это значит, и папаша говорит ему: «Это значит, что ты манда с веснушками». И по пути домой он заезжает в отель «Гамильтон» неподалеку от Кингсфорд-Смит-Драйв и толкает в баре речь, что только восемь пинт «Четыре икса крепкое» способны примирить его с этой чудесной высокооплачиваемой работой. И на выездной дорожке из отеля папашу останавливает полиция, которая отправляет его к судье за вождение в пьяном виде, и судья отбирает у него водительские права и приговаривает к шести неделям общественно-полезных работ; и нам с Августом почти нечего сказать, когда родитель сообщает нам, что судебное предписание обязывает его отбывать общественные работы в виде помощи нашему престарелому и больному садовнику Бобу Чендлеру в нашей же Нешвиллской государственной старшей школе. И мне еще больше нечего сказать, когда я выглядываю в окно кабинета математики и обнаруживаю там папашу, сияющего мне лучистой улыбкой и гордо стоящего возле огромных букв «ИЛАЙ», выкошенных им на ухоженной лужайке напротив корпуса математических и естественных наук.

Время заставляет телефон звонить.

– Да! – говорит отец. – Хорошо. Да, я понял. Какой адрес? Ясно. Ага. Ага. Пока. – Он вешает трубку.

Мы с Августом смотрим «Семейные узы» по телику и едим бутерброды с говядиной и томатным соусом.

– Ваша мама выходит на месяц раньше, – сообщает папаша. И он открывает ящик под телефоном, достает две успокоительные таблетки и идет в конец коридора к спальне, забрасывая в рот свои леденцы для психов так, словно это «Тик-Так».

Время заставляет нежно-красные розы в образцовом саду Кхана Буя сжиматься в плотные бутоны и замыкаться в себе, как папаша после того короткого и яркого периода весеннего солнца – работы на фабрике «Стекло и Алюминий Дж. Джеймса».

Я иду мимо дома Кхана Буя по пути к Аркадия-стрит в Дарре. Я помню, как выглядел палисадник Кхана Буя, когда он выиграл первый приз в конкурсе садов района в рамках празднования юбилея Даррской государственной школы пять лет назад. Он был похож на цветочную лавку – смесь экзотических декоративных и естественных растений, которые Кхан Буй, стоя в своей сине-белой пижаме, поливал из шланга каждое утро, когда мы шли в школу. Иногда по утрам его сморщенный старый член выглядывал из расстегнутого гульфика пижамы, но мистер Буй никогда этого не замечал, потому что его сад был чертовски очарователен. Но все это прошло – теперь сад сухой и мертвый, как трава на стадионе в парке Дьюси-стрит.

Когда я поворачиваю на Аркадия-стрит, то замираю на месте.

Двое вьетнамских мужчин сидят на белых пластиковых садовых креслах возле начала подъездной дорожки Даррена Данга. На них черные солнцезащитные очки, и они сидят на солнце в нейлоновых спортивных костюмах «Адидас» и белых кроссовках. Спортивные костюмы темно-синие, с тремя желтыми полосками с каждой стороны их курток и штанов. Я медленно приближаюсь к началу дорожки. Один из мужчин предупреждающе вскидывает ладони. Я останавливаюсь. Оба мужчины встают со своих кресел и тянутся за чем-то вне моего поля зрения за высоким и надежным передним забором Даррена.

Теперь они держат большие и острые мачете, когда подходят ко мне.

– Кто ты такой? – спрашивает один из них.

– Я Илай Белл, – отвечаю я. – Старый друг Даррена из школы.

– Что в сумке? – буркает тот же человек с сильным вьетнамским акцентом.

Я озираюсь в обе стороны по улице, смотрю на окна двухэтажных домов, окружающих нас, надеясь, что никто любопытный не сует свой нос в этот вонючий бизнес, который здесь творится.

– Ну, это как бы дело деликатное… – шепчу я.

– За каким хреном ты сюда приперся? – нетерпеливо спрашивает мужчина. Выражение его лица по умолчанию зверское.

– У меня есть деловое предложение для Даррена, – сообщаю я.

– Ты имеешь в виду – для мистера Данга?

– Да, для мистера Данга, – уточняю я.

Мое сердце колотится. Мои пальцы сжимают лямки черного рюкзака.

– Деловое предложение? – переспрашивает мужчина.

Я снова осматриваюсь и подхожу на шаг ближе.

– У меня есть… эммм… товар. Я думаю, он мог бы заинтересоваться, – говорю я.

– Товар? – хмурится мужчина, приподнимая очки. – Ты из БТК?

– Простите, что?

– Если ты из БТК, то мы отрежем твой гребаный язык, – заявляет мужчина, и его расширившиеся глаза наводят на мысль, что он мог бы наслаждаться этим процессом.

– Нет, я не из БТК, – говорю я.

– Ты мормон?

Я смеюсь:

– Нет.

– Ты Свидетель Иеговы? – фыркает мужчина. – Ты снова пытаешься продать тот чертов нагреватель для воды?

– Нет, – отвечаю я.

Я коротко обдумываю, что эта за странная Дарра из параллельной Вселенной, в которую я вернулся. БТК? Мистер Даррен Данг?