Трент Далтон - Мальчик глотает Вселенную

«И если эта история не согреет ваши сердца, тогда я не знаю, что сможет их согреть», – произносит она.

Мы с Августом смотрим друг на друга. Август может молча выразить больше, чем я. Я должен был сделать это, Илай.

И тут звонит телефон.

В наших руках, Илай, все эти деньги были не к добру. Не к добру. Шелли они нужны больше, чем нам.

– Миссис Биркбек была права насчет тебя, Гус, – говорю я. – Я думаю, что тебе пришлось сочинить всю эту чушь про людей в телефонах, потому что ты повредился умом. Ты был настолько ошарашен реальностью, что убежал в фантазии.

Но ты слышал их, Илай. Ты тоже слышал их по телефону.

– Я подыгрывал тебе, Гус, – говорю я. – Я вовлекся в эту чушь, потому что чувствовал к тебе жалость, что ты такой псих.

Прости, Гус. Прости.

– Ну, а вот и реальность, Гус, – продолжаю я, показывая на отца. – Он настолько чертов сумасшедший, что пытался утопить нас у плотины. И ты просто такой же сумасшедший, как он, и возможно, я такой же сумасшедший, как вы.

Я поворачиваюсь к отцу. Я не знаю, зачем я говорю это, – но я говорю это. Это все, что я хочу сказать. Это все, что я хочу знать.

– Ты действительно хотел это сделать?

– Что? – спрашивает он еле слышно.

Он потерял дар речи. Он онемел.

– Ага, теперь все молчат! – кричу я. – Весь мир онемел, мать вашу! Ну что ж, позволь мне перефразировать вопрос, поскольку, возможно, он слишком сложен для понимания; и я понимаю это, потому что сам хоть убей не могу понять – зачем бы тебе это делать; но ты сознательно уронил нас с плотины?

Телефон звонит. Отец ошеломлен вопросом.

– Тедди говорит, что ты пытался нас убить! – выкрикиваю я. – Тедди говорит, что это была не какая-то там выдуманная паническая атака. Тедди говорит, что ты долбаный сумасшедший!

Телефон звонит. Папаша сердито трясет головой.

– Черт побери, Илай, ты собираешься ответить на звонок? – спрашивает папаша.

– А почему бы тебе не ответить? – откликаюсь я.

– Потому что это ваша мама, – говорит отец.

– Мама?

– Она уже звонила сегодня утром, – поясняет папаша.

– И ты говорил с ней? – спрашиваю я.

Он говорил с ней. Папа разговаривал с мамой. Это нечто феноменальное.

– Ну да, я говорил с ней. Некоторые люди в этом доме знают, как общаться с помощью той непонятной коробки с голосами на тумбочке.

Телефон звонит.

– Что она хотела?

– Она не сказала.

Телефон звонит. Я снимаю трубку.

– Мама?..

– Привет, милый.

– Привет.

Долгое молчание.

– Как дела? – спрашивает она.

Ужасно. Никогда не бывало хуже. Сердце, как камень. Ураган в голове. Я проснулся с бодуна после вчерашнего рома, у меня похмелье, а 49 500 долларов потеряны.

– Хорошо, – лгу я, прерывисто вздыхая.

– Голос не слишком бодрый.

– Я в порядке, ты как?

– Хорошо, – отвечает она. – Будет лучше, если вы с Августом заскочите ко мне в ближайшее время.

Долгое молчание.

– Что ты думаешь?

– По поводу чего?

– Не желаете снова заехать со мной повидаться?

– Нет, мам, пока он там.

– Он тоже хочет увидеться с вами, Илай, – говорит мама. – Он хочет лично извиниться перед каждым за то, что сделал.

Ну вот, опять. Мама верит, что очередного квинслендского черного кобеля можно отмыть добела.

– Мам, психованные трусливые домашние тираны не меняют свою психованную трусливую сущность.

Долгое молчание.

– Он действительно сожалеет обо все этом, – говорит она.

– Он извинился перед тобой? – спрашиваю я.

– Да.

– И что он сказал?

– Я не хочу вдаваться в подробности, но…

– А не могла бы ты, пожалуйста, все же вдаться в подробности? Меня тошнит от недосказанности. Все вы всегда говорите отрывками, и я никогда ничего не знаю. Ты всегда говоришь, что расскажешь мне, когда я стану старше, но я становлюсь старше, а все истории становятся только более расплывчатыми. Ничего конкретного. Это все обрывки какой-то фигни. Вы не рассказываете историй. Вы рассказываете начало, середину и конец, но вы не рассказываете историю целиком. Ни ты, ни папа никогда не рассказывали мне ни одной полной истории.

Долгое молчание. Долгое молчание и всхлипывания.

– Прости, – говорит она.

– Что Иван Кроль сделал с Лайлом?

Слезы.

– Не надо, Илай…

– Он его расчленил, да? Даррен рассказывал мне, как он это делает. Если он в хорошем настроении, то сперва отрубает голову.

– Прекрати, Илай.

– Но если он чувствует себя настоящим садистом – еще не пообедал или встал не с той ноги, – то сначала отрубает ступни, но перетягивает лодыжки, чтобы человек оставался в живых. Затем отрубает запястья, а затем ногу или руку, возможно. Он ходит туда-сюда…

– Илай, я начинаю за тебя волноваться.

– Не волнуйся, я в порядке.

Долгое молчание.

– Я позвонила сказать тебе кое-что, – говорит мама.

– Ты отрезала голову Тедди?

Длительное молчание. Прекрати, Илай. Ты теряешь рассудок. Найди его, Илай. Срочно найди его обратно.

– Ты закончил? – спрашивает мама.

– Ага, – произношу я.

– Я тут начала кое-чему учиться, – сообщает она.

Это замечательно.

– Это замечательно, – говорю я.

– Спасибо. Мне кажется, или я слышу в твоем голосе сарказм?

– Нет. Это действительно здорово, мам. Что ты изучаешь?

– Социологию. Я начала читать книги в тюрьме. Правительство платит немного за мое обучение, и все, что мне нужно делать, – это регулярно читать. Я думаю, что прочла больше учебников по этому предмету, чем некоторые из моих наставников.

– Это по-настоящему круто, мам.

– Ты гордишься мной?

– Я всегда тобой горжусь.

– А за что?

– За то, что ты есть здесь.

– Есть где?

– Просто есть.

– Ну да, – говорит она. – Слушай, я звоню, потому что женщина с моих курсов сказала, что ее племянник – молодой журналист в «Курьер мейл». Я сказала ей, что мой мальчик, Илай, мечтает о такой работе. Я сказала ей, что он может быть отличным полицейским обзорщиком…

– Обозревателем.

– Ага, отличным полицейским обозревателем, и она сказала передать моему мальчику, что газеты охотно нанимают молодых людей на должности стажеров. Тебе нужно просто пойти, постучать в дверь и спросить, можешь ли ты подать заявление о приеме.

– Не думаю, что все так просто, мам.

– Уверена, у тебя все получится. Я посмотрела имя главного редактора газеты. Его зовут Брайан Робертсон. Ты войдешь и попросишь его спуститься из кабинета и уделить тебе пару минут – всего две минуты – потому что больше не потребуется, чтобы он это увидел.

– Что увидел?

– Искру в тебе, – отвечает она. – Он это увидит. Он увидит, какой ты особенный.

– Я не особенный, мам.

– Не спорь с мамой, – говорит она. – Ты просто еще сам не веришь в это.

– Прости мам, мне пора. Я себя плоховато чувствую.