Ричард Бротиган - В арбузном сахаре. Рыбалка в Америке (сборник)

Мистер Хэйман не умел читать и писать и был уверен, что вполне может обойтись без этих навыков. Мистер Хэйман жил случайными заработками год за годом и из года в год.

Сломалась повозка?

Мистер Хэйман починит.

Сгорел забор?

Мистер Хэйман растащит головешки.

Мистер Хэйман питался перемолотой пшеницей и кормовой капустой. Он покупал пшеницу стофунтовыми мешками и молол ее в ступке пестиком. Он сажал капусту перед своей хижиной и ухаживал за ней, как за благородной орхидеей.

За всю жизнь мистер Хэйман так и не узнал, что такое кофе, табак, алкоголь и женщины, считая все это большой глупостью.

Зимой в Хэйманский ручей заплывало несколько форелей, но к началу лета вода высыхала и ни одной рыбы в нем не оставалось.

Мистер Хэйман ловил одну или две форели и ел их сырыми с перемолотой пшеницей и кормовой капустой, но пришел день, когда он состарился настолько, что не мог больше работать, а дети стали думать, что он дьявол, раз живет один, и боялись подходить к ручью и хижине.

Мистера Хэймана это не волновало. Дети – последнее, что могло заинтересовать его в этом мире. Грамота, дети – все одно, думал мистер Хэйман, молол пшеницу, ухаживал за кормовой капустой и ловил одну или двух форелей, когда те заплывали к нему в ручей.

Он выглядел девяностолетним стариком тридцать лет подряд и когда решил, что пора умирать, то так и сделал. В тот год форель не заплывала в Хэйманский ручей и с тех пор ни разу там не показывалась. После смерти старика форель решила держаться от ручья подальше.

Ступка с пестиком упала с полки и раскололась.

Хижина сгнила.

Кормовая капуста заросла сорняками.

Через двадцать лет после смерти мистера Хэймана люди из рыбнадзора решили запустить форель в окрестные водоемы.

– Сюда тоже? – спросил один из них.

– Давай, – ответил другой.

Они вывалили в ручей полное ведро форели, но не успели рыбы коснуться воды, как перевернулись белыми животами вверх и мертвыми телами поплыли по течению.

Это не фантазия – из тех, что приходят в голову, пока сидишь в сортире.

Это реальность.

Одиннадцатидюймовая радужная форель мертва. Ее жизнь навеки унес из вод всей земли один-единственный глоток портвейна.

Форель не должна умирать от портвейна. Вполне нормально, если ей сломают хребет и бросят в рыбий садок, или если ее задушит грибок, который, точно команда муравьев цвета сахарного песка, будет ползать по ней до тех пор, пока форель не окажется в сахарнице смертников.

Вполне нормально для форели застрять в запруде, которая к концу лета пересохнет; нормально, если ее поймает птичий или звериный коготь.

Нормально даже, если форель задохнется в реке от грязи и человеческих экскрементов.

Иногда форели умирают от старости, и их белые бороды мирно плывут в море.

Эти смерти естественны и обычны – совсем другое дело, когда форель умирает от глотка портвейна.

Об этом нет ни слова в «Трактате о рыбной ловле посредством удилища» из «Откровений святого Альбанса», изданных в 1496 году. Ни слова в «Советах по ловле рыбы в Меловом ручье» Г. С. Катклиффа, изданной в 1910-м. Ни слова в «Правда дальше, чем рыба» Беатрис Кук, изданной в 1955-м. Ни слова в «Северных мемуарах» Ричарда Фрэнка, изданных в 1694-м. Ни слова в «Я иду ловить рыбу» У. С. Прайма, изданной в 1873-м. Ни слова в «Наживке для ловли форели» Джима Куика, изданной в 1957-м. Ни слова в «Некоторых опытах, относящихся к рыбам и фруктам» Джона Тавернера, изданных в 1600-м. Ни слова в «Река никогда не спит» Родерика Л. Хай Брауна, изданной в 1946-м. Ни слова в «Пока рыба не разлучит нас» Беатрис Кук, изданной в 1949-м. Ни слова в «Рыбаке с точки зрения форели» полковника Э. У. Хардинга, изданной в 1931-м. Ни слова в «Исследованиях Мелового ручья» Чарльза Кинсли, изданных в 1859-м. Ни слова в «Форельном сумасшествии» Роберта Трэйвера, изданном в 1960-м.

Об этом ни слова в «Солнечном свете и сухой наживке» Дж. У. Данна, изданной в 1924 году. Ни слова в «Просто рыбалке» Рэя Бергмана, изданной в 1932-м. Ни слова в «Искусстве ловушек для рыб» Эрнста Дж. Шуберта-младшего, изданном в 1955-м. Ни слова в «Искусстве ловли рыбы в быстрой реке» Г. С. Катклиффа, изданной в 1863-м. Ни слова в «Старой наживке в новой одежде» К. Э. Уолкера, изданной в 1898-м. Ни слова в «Весне рыболова» Родерика Л. Хай-Брауна, изданной в 1951 году. Ни слова в «Специальных удочках для ловли гольца» Чарльза Брэдфорта, изданной в 1916 году. Ни слова в книге «Женщина и рыбалка» Чейзи Фаррингтон, изданной в 1951 году. Ни слова в «Рассказах рыбаков новозеландского Эль-Дорадо» Зэйна Грэя, изданной в 1926-м. Ни слова в «Энциклопедии рыболова» Дж. С. Бэйнбриджа, изданной в 1816 году.

Нигде ни слова о том, что форель может умереть от глотка портвейна.

К описанию Верховного Палача: Мы встали затемно. С чем-то вроде улыбки на лице он вошел в кухню, и мы сели завтракать.

Жареная картошка, яичница и кофе.

– Привет, поганец, – сказал он. – Дай соль.

Удочки еще с вечера лежали в машине, мы сели и сразу поехали. С первыми лучами солнца мы оказались на ведущей в горы дороге, и двигались навстречу рассвету.

Лучи скользили по деревьям и напоминали витрину странного неторопливого магазина.

– Симпатичная попалась вчера девчонка, – сказал он.

– Ага, – ответил я, – тебе повезло.

– Дают – бери, – сказал он.

Совиный ручей был небольшим, всего несколько миль длиной, но в нем водилась хорошая форель. Мы вышли из машины и спустились на четверть мили к ручью. Я размотал удочку. Он достал из кармана пинту портвейна:

– Будешь?

– Нет, спасибо, – сказал я.

Он как следует приложился к бутылке, помотал головой из стороны в сторону и сказал:

– Знаешь, что мне напоминает этот ручей?

– Нет, – ответил я, цепляя на крючок желтую и серую наживку.

– Евангелинину вагину – мечту моего детства и покровительницу юности.

– Мило, – сказал я.

– Лонгфелло [18] Генри Уодсворд Лонгфелло (1807–1882) – один из самых популярных американских поэтов XVIII века. был Генри Миллером моего детства, – сказал он.

– Это хорошо, – сказал я.

Я забросил удочку в небольшую заводь, по краям которой вертелись водовороты еловых иголок. Они мерно описывали круг за кругом. И не имело никакого значения, что когда-то эти иголки висели на деревьях. В заводи они смотрелись вполне естественно и чувствовали себя так, словно выросли на ее водных ветвях.

После третьего броска я подцепил хорошую рыбу, но она сорвалась.

– Мама родная, – сказал он. – Давай я покараулю твою рыбу. Картину украли и нашли у соседей.

Я забрасывал удочку, продвигаясь вверх по течению все ближе и ближе к узкой лестнице каньона. Потом встал на ступеньку так, словно вошел в магазин. В отделе забытых вещей я поймал трех форелей. Он так до сих пор и не размотал свою удочку. Только ходил за мной, сосал портвейн и тыкал палкой в белый свет.