Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 1

– Та Хана была как прошлогодний цвет вишни, развеянный ветром, нет нужды прощать или не прощать. Всего лишь лепесток Ивового Мира. Она существовала и не существовала. Вы понимаете?

Он кивнул в смятении, не понимая всех слов, но понимая, что она сделала и почему. Он ненавидел ее и благословлял ее, испытывал облегчение, грусть, желание растаться с жизнью, был полон надежды.

– Три человека, три, кто до меня. Кто?

– Я не знаю, простите. Знаю только, что они были японцы. Честно, – сказала она ему, глядя на него чистыми глазами. Эти имена были похоронены на дне ее самого потаенного сердца, ожидая, когда придет необходимость воспользоваться ими для или против бакуфу. – Относительно этих. – Она раскрыла ладонь. Жемчужины притягательно поблескивали в свете масляной лампы. – Давайте договоримся, что я отдаю вам третью часть того, что выручу от продажи, а также все лекарства и все, что еще может понадобиться. Треть будет… – Она замолчала, потому что подруга из Пьяного Города вдруг встала на свое место.

Лекарство предназначено для той женщины, которая должна выйти замуж за тайпэна, волнуясь, сказала она себе. Разве не про нее говорили, что она потеряла вчера какие-то драгоценности, только я не придала этому никакого значения. Это должна быть она, жемчужины подтверждают это… и если это она, ииии, аборт должен совершаться втайне от него и без его согласия, иначе посредником, без сомнения, был бы Дзами-сан, а не Фурансу-сан.

– Треть будет справедливо, – закончила она и собралась добавить высокомерно, для молодой чужеземной женщины, которая выходит замуж за тайпэна, но, увидев, что Фурансу-сан угрюмо смотрит в свою чашку, решила подождать и не открывать ему без надобности, что докопалась-таки до ответа, для кого он старается.

Ииии, какой прибыльной обернулась сегодняшняя ночь, радостно подумала она. Правда о том, что такая важная госпожа тайно избавилась от ребенка, которую можно похоронить в себе или рассказать, могла бы иметь громадную ценность для самой госпожи, до или после того, как она выйдет замуж, или для этого тайпэна, богатого, как князь Адати, правитель Мито, до или после того, как он женится, или даже для одного из его многочисленных врагов.

Дальше: с помощью Хираги я добилась того, что этот Тайра накрепко прилип к Нефритовым Вратам Фудзико – не пойму, что в этой девушке так привлекает к ней Круглоглазых? И последнее, но не менее важное, представилось решение для Фурансу-сана, моего драгоценного шпиона-гайдзина.

Райко хотелось закричать от радости, но, с обычной своей осторожностью, она сохранила на лице самое скромное, искреннее выражение.

– Треть? Фурансу-сан?

Он поднял на нее холодные глаза, кивнул в знак согласия.

– Вы сказали госпоже, что есть риск?

– Какой риск? Райко говорит лекарство хорошее большинство раз.

– Так и есть, в большинстве раз. Не если питье не поможет, мы… давайте не станем сейчас переживать из-за этого. Будем надеяться, что Будда улыбнется ей и ее карма – легко избавиться от бремени, чтобы потом наслаждаться хорошими сторонами жизни. – Она не мигая посмотрела на него. – И ваша тоже. Neh?

Он молча посмотрел на нее вместо ответа.

Четверг, 6 ноября

Дражайшая Колетта: Промчались недели, и завтра мой особый день , – писала Анжелика, светясь от ожидания, – я чувствую себя так хорошо, что едва могу поверить в это. Я сплю чудесно, щеки мои порозовели, все осыпают меня комплиментами, и фигура у меня стройна как никогда… Никаких признаков, ничего, подумала она. Ничего. Груди немножко побаливают, но это просто воображение, а завтра все кончится.

Она сидела за бюро в своих апартаментах, выходящих окнами на залив, высунув кончик языка между губами, слишком осторожная, чтобы написать что-то, что хоть как-то могло бы ее скомпрометировать. Какое счастливое предзнаменование, что моя новая жизнь начинается в его день.

Завтра день святого Теодора, он мой новый святой, мой ангел-хранитель. Видишь ли, Колетта, по браку я становлюсь британкой (не англичанкой, потому что Малкольм шотландец и только отчасти англичанин), а святой Теодор один из их столь немногочисленных святых. Он тоже стал британцем (он был грек) двенадцать столетий назад и поднялся до сана епископа Кентерберийского…

Ее ручка со стальным пером замерла на этом слове, ибо это имя вызвало призраков из тумана прошлого, но она отгородилась от них, и они снова опустились в свои темные глубины.

…это означает, что он стал как бы Папой Британских островов. Он реформировал Церковь, изгнал злодеев, положил конец языческим церемониям, был таким святым и добрым, особенно к женщинам, дожил до восьмидесяти восьми лет – поразительно! – и вообще был чудесным человеком истинной церкви. Я отмечаю этот день тем, что устрою себе особый пост, а потом через три дня званый ужин!

Отец Лео рассказал мне о нем. Брр! Он мне по-настоящему не нравится, от него так пахнет (в исповедальне мне приходится пользоваться платком с ароматическим шариком – ты бы упала в обморок, дорогая Колетта). В прошлое воскресенье у меня были ваперы, и это воскресенье я тоже наверняка пропущу. Ты помнишь, как мы проделывали это, когда были в школе, хотя я так никогда и не узнаю, как нам удавалось избежать выговора.

Мысли о Колетте, школе, Париже отвлекли ее на мгновение, и она посмотрела в окно на океан, штормовой и тускло-серый, резкий ветер поднимал волны с пенным гребнем, которые, шурша галькой, с громким шипением набегали на пляж в ста шагах от нее, по другую сторону променада. Торговые суда стояли на якоре, шлюпки разгружались и загружались, единственный боевой корабль, фрегат «Жемчужина», великолепный со своей новой мачтой и заново покрашенный, шел на парах к месту своей стоянки, только что возвратившись из Эдо.

Но Анжелика по-настоящему не видела ничего этого, взор ее заволокла розовая пелена будущего, которое обещал ей ее разум. Здесь, в ее покоях, было тепло и тихо, никаких сквозняков, оконные рамы плотно подогнанны, в камине пылает огонь, Малкольм Струан уютно дремлет в высоком кресле красного бархата, бумаги, письма, накладные лежат у него на коленях и расспыались возле ног. Смежная дверь открыта. Ее дверь в коридор не заперта. Это был их новый обычай. Они оба согласились, что так безопаснее, в будущем им еще хватит времени, чтобы побыть вдвоем.

Иногда он заходил к ней утром и вел свои дела из ее будуара до полудня, когда засыпал ненадолго перед обедом; иногда он оставался у себя, а в некоторые из дней неловко спускался по лестнице в кабинет на первом этаже. Он неизменно говорил, что всегда рад ее видеть там, но она понимала, что это была простая вежливость. Внизу было царство мужчин. Она была в восторге от того, что он работает – Макфей сказал ей, что с тех пор, как «тайпэн взял бразды правления в свои руки, все трудятся с большим усердием, у нас зреют большие планы и наша компания гудит, как пчелиный рой…»