Мэри Торджуссен - Чужое прошлое

В этот момент на телефон пришло сообщение от Рейчел:

Я уже здесь.

Я представила, как она вошла в материнский дом, дом, который в последние годы не видел ничего, кроме печали. Рейчел казалась мне одинокой и беззащитной, и только жалость заставила меня согласиться и приехать.

Я выбралась из машины, достала телефон из сумки, а саму ее заперла в багажнике, чтоб не мешалась в руках, если придется таскать коробки с бумагами. Телефон я сунула в один карман джинсов, ключи в другой.

Мне пришлось снова собрать всю храбрость, чтобы подойти к дому. Машина Рейчел была припаркована на подъездной дорожке, а сама она ждала меня у входной двери. Когда я приблизилась, она толкнула дверь, та широко распахнулась, и она сказала:

– Привет! Заходите.

И я думала только о том, что именно этими словами приветствовал нас Алекс, когда мы приехали к нему тем вечером.

Войдя в холл, я постаралась подавить нарастающую панику. Я не была здесь с той самой ночи пятнадцать лет назад, но все отлично помнила. Тогда, правда, дом казался любимым и ухоженным: дубовый пол был отполирован и сиял, огромный персидский ковер посреди просторной прихожей, толстый и дорогой, поражал яркими красками. Помню, когда мы с Лорен только появились тут, она даже присвистнула, оглядевшись по сторонам: «Именно таким я и ожидала увидеть дом Алекса».

Теперь же, хотя в ничего не изменилось, все казалось тусклым и унылым. Пятна на ковре, царапины на полу… Становилось ясно, что домом никто не занимался с тех самых пор, как прошла наша вечеринка. Пыльные шторы собрались тяжелыми безжизненными складками, на незажженной люстре паутина. Все здесь вызывало тоску и уныние, и я понимала, что со смертью Алекса свет словно потух в жизни его родных.

Я вздрогнула. Я увидела, что Рейчел наблюдает за мной, и в лицо мне ударила краска. В конце концов, это был и ее дом тоже.

– Вам, наверное, тяжело находиться тут, – сказала она. – Спасибо, что приехали.

– Все в порядке, – кивнула я, чувствуя себя совсем не в порядке. Внутри у меня все сжалось, нервы были на пределе, и я думала о том, какая же я дура, что согласилась прийти. Но Рейчел так надеялась на меня, так рассчитывала на помощь, что я заставила себя улыбнуться, чтобы хоть немного поддержать ее. – Где документы?

– У мамы в комнате. Вы мне поможете?

Я колебалась.

– Что такое? – спросила она.

– Я не хочу идти наверх.

– Мне одной не справиться. А вдвоем, мы за один раз все унесем.

Я набрала в легкие побольше воздуха:

– Хорошо.

Она взяла меня за руку, и мы двинулись наверх. Я цеплялась за перила, снова жалея о том, что пришла сюда. Как мне хотелось очутиться дома рядом с Джо. Почему я ему ничего не рассказала? Он мог бы приехать сюда и помочь нам обеим.

Сердце у меня громко стучало, когда мы добрались до верха лестницы. Впереди ванная, насколько я помнила. Дверь была открытой, и я сразу узнала черно-белый кафель, выложенный ромбами. И хотя я не вспоминала подробности все эти пятнадцать лет, мне явно представилось полотенце, то самое, которое я тогда еще отпихнула ногой подальше, потому что сильно напилась и знала – если я наклонюсь поднять его, то сама грохнусь. Лучше бы уж я действительно тогда подняла его и ударилась, а потом позвала кого-нибудь на помощь и уехала домой. И тогда ничего бы страшного не случилось.

На лестничной площадке мы остановились. Я глянула направо. Дверь в комнату Алекса была приоткрыта. Я сразу же отвела глаза в сторону.

– Мамина комната вон там, – сказала Рейчел, проводя меня мимо спальни Алекса в переднюю часть дома. Окна тут выходили в сад, вся комната была уставлена и увешана фотографиями Алекса. Можно было подумать, что другого ребенка у нее и не было никогда. Возле кровати на подставке красовался большой телевизор с плоским экраном, а под ним проигрыватель для DVD-дисков. Он как-то по-особенному выделялся среди всей остальной старомодной обстановки.

– Мама переписала все наше домашнее видео на диски, – пояснила Рейчел. Она не смотрела мне в глаза, и мне показалось, что сейчас ей неловко говорить об этом, словно она чего-то стыдилась. – Мама постоянно просматривала их. – Она поморщилась. – Без конца. Если я была дома, то всегда слышала звуки записи. Причем она каждый раз перематывала те места, где была заснята я или папа. А куски с Алексом прокручивала опять и опять. Даже его старые матчи по регби. Вручение призов. Все праздники, все вечеринки.

Я представила себе, как сложно было Рейчел жить в этом доме с постоянными напоминаниями о событиях из жизни умершего брата, когда она сама отказалась строить свою собственную жизнь и посвятила себя уходу за матерью. Наверное, когда мать умерла, она испытала весьма смешанные чувства.

Рейчел поставила сумку на пол и нагнулась, чтобы посмотреть под кровать.

– Ну, слава богу, все на месте. – Она сунула руку подальше и выдвинула несколько коробок. На них оказались надписи «математика», «английский», «французский», «психология».

– Похоже, старые школьные тетради.

– Именно на это я и рассчитывала, подписывая их – пояснила она. – На тот случай, если он их все-таки обнаружит.

Мне хотелось поскорей убраться отсюда.

– Может, ты хочешь заодно и все это упаковать, пока мы здесь? – Я подняла стопку дисков и огляделась вокруг, прикидывая, куда можно было бы их положить. – Может, у тебя есть какой-нибудь чемодан? Или коробка побольше?

– До недавнего времени, – призналась она, – я вообще не хотела их больше видеть. А теперь… теперь даже не знаю, как быть. – Она отвернулась, но я успела заметить, как она раскраснелась. Она помолчала несколько секунд и добавила: – Джемма, вы не представляете, каково это все.

Мое внимание привлекла фотография, на которой Алекс обнимал мать. Похоже, они выбрались куда-то отдохнуть – позади них была видна голубая сверкающая поверхность воды, рядом на краю шезлонга лежало белое полотенце. Алексу тут было лет шестнадцать, загорелый, с мокрыми волнистыми волосами. Мать с гордым видом стояла рядом с сыном. Она была ниже его, даже в таком возрасте он уже возвышался над ней.

Я отвернулась, не в силах смотреть дальше. Сейчас меня переполняли смешанные чувства стыда, жалости и злости.

– Рейчел, тут совсем нет твоих фотографий.

Она попыталась рассмеяться, но у нее это не получилось.

– Конечно, нет. Он был единственный. Всегда. Только он один.

У меня защемило сердце.

– Всегда? Даже когда был еще жив?

Она пожала плечами:

– Посмотрите на ее комнату, Джемма, и сделайте вывод сами.

– И все же у вас с ним были отличные отношения.

– Да, я любила его, очень любила. Мама говорила: «Он свет моей жизни», и я всегда соглашалась с ней. Он был как свет и в моей жизни тоже. Но потом его не стало, а мы остались одни.