Джордж Байрон - Чайльд Гарольд

Он презирал людей, чуждаясь света,
А созерцал с любовью детский взгляд.
Хотя непостижима странность эта,
Пускай ее другие объяснят.
Кто дни влачит в тиши уединенья,
Тот разжигать души угасший пыл
Не станет. С ним сродняется забвенье;
Гарольд же, полон прежнего волненья,
Любовь минувших дней, скитаясь, не забыл.

Гарольд был верен милой; связь сильнее [152]
Законных уз соединяла их;
Она была чиста. Благоговея
Пред чувством, он на ласки жен других
Не обращал вниманья; гнет разлуки
Его объял тоскою; ей томим,
Он песнью заглушить старался муки
И, к милой простирая скорбно руки,
К ней обратился он с посланием таким:

Скала Драхенфельза, с зубчатым венцом, [153]
Над Рейном царит горделиво,
Красиво леса зеленеют кругом;
Желтеет роскошная нива;
Река омывает подножье холмов,
Одетых лозой виноградной;
Белеет вдоль берега ряд городов,
С картиной сливаясь отрадной…
Я видом таким наслаждался б вдвойне,
Когда бы ты здесь улыбалася мне!

Крестьянки, нарвавши цветов полевых,
В Эдеме являются этом;
Как ласковы взоры их глаз голубых,
Что сладостным дышат приветом!
Развалины замков, покрытых плющом,
Венчают утесов вершины;
Здесь – арка, могильным заснувшая сном,
Там – скалы висят над стремниной…
Легко б мне дышалось в том чудном краю,
Когда бы ты руку сжимала мою!

Из лилий букет я достал для тебя.
Увы! он завянет дорогой,
Но встреть его с лаской: он послан любя;
С ним помыслов связано много.
Надеюсь, когда те увидишь цветы,
Ты снова сроднишься со мною
И душу свою, помня счастья мечты,
С моей сочетаешь душою!
Близ светлого Рейна мой нарван букет;
Он сердцу от сердца приносит привет.

Река горделиво, волнуясь, бежит,
И с каждым ее поворотом
Является новый пленительный вид.
Нет счета природным красотам.
Кто не был бы счастлив всю жизнь провести
Средь этой страны блогодатной?
О, Боже! красивее края найти
В вселенной нельзя необъятной;
Та местность еще б мне казалась милей,
Когда б ты со мной любовалася ей.

Близ Кобленца, где красотою вида
Обласкан взор, – венчая холм, стоит,
Как памятник, простая пирамида:
Под нею прах подвижника лежит.
То – недруг наш; но да воздастся нами
Почет Марсо, чья смерть в расцвете сил
Оплакана суровыми бойцами, —
Кто, властвуя над верными сердцами,
Примером верности им первый послужил.

Короткий путь свершил судьбы избранник;
Две рати здесь, по нем скорбя, слились,
И, кто бы ни был ты, случайный странник, —
С молитвой подойди и преклонись!
Оружием свободу защищая,
Из тысячей один, он не палач,
А честный воин был и, умирая,
Сберег в своей душе сиянье рая:
Вот отчего в тот день был всюду слышен плач. [154]

Эренбрейтштейн передо мною, [155]с черной
От пороха, разрушенной стеной;
Мне ясно по останкам, как упорно
Держался он под вражеской грозой.
С твоих вершин, твердыня, видно было,
Как посрамленный враг бежал назад, —
И вот чего Война не истребила,
Прикончил Мир: дождем изрешетило
Те кровли, что пробить не мог свинцовый град.

Прощай, прекрасный Рейн! Здесь, восхищенный,
Надолго бы остаться путник мог:
С возлюбленной забылся бы влюбленный,
Забылся бы и тот, кто одинок;
И, с коршуном в душе кто вечно бродит,
Ищи покоя здесь, где небосклон
Ни веселит, ни грусти не наводит,
Ни светел, ни угрюм, – где все походит
На осень зрелую в чреде других времен.

Прощай же! Нет! прощания с тобою
Не может быть: душа моя полна
Твоею живописною красою,
И, если нам разлука суждена, —
Даря прощальный взгляд, в немом порыве,
Я шлю тебе признательный привет.
Найдется край богаче и красивей;
Но где найти в едином стройном диве
И этот мягкий блеск и славу прежних лет.

Простор полей, зовущих к жатве щедрой,
Белеющие купы городов,
Нагорных бездн чернеющие недра,
Уступы стен в прогалинах лесов,
Утесы, пред которыми творенья
Искусных рук так жалки и смешны,
И мирное довольство населенья
В избыток плодоносного цветенья
Огнем соседних смут не тронутой страны!

Прошло. Нависли Альпы надо мною,
Природы вековечные дворцы;
Одетые жемчужной пеленою,
Стремятся в высь алмазные зубцы:
Там, в царстве льда, рождаются лавины,
Как в молнии преображенный снег, —
И чванятся земные исполины,
Что к небесам так близки их вершины
И так далек от них ничтожный человек.

Но, прежде чем последовать призыву
Прекрасных гор, нельзя не посетить
Морат, патриотическую ниву,
Где нет боязни павших оскорбить
И покраснеть за тех, что победили:
Здесь памятник себе, в пример векам,
Бургунды из костей своих сложили —
И души бесприютные бродили
Вдоль Стикса, жалуясь безмолвным берегам. [156]

Как с Каннами своей резней кровавой
Сравнялось Ватерло, так и Морат
Сияет Марафона чистой славой; [157]
Сыны родной земли, за брата брат,
Здесь честную победу одержали;
Свободные борцы, своих мечей
Властителям они не продавали
И сдавшихся врагов не заставляли
Оплакивать позор драконовских бичей.

Вот у скалы, печально-одинокой,
Колонна одинокая стоит, —
Седой обломок древности глубокой, —
И, мнится, в изумлении глядит
На мир, как человек окаменевший,
Живой свидетель ужасов былых;
И странен вид колонны уцелевшей,
Когда исчез Авентикум, гремевший
Красой своей среди созданий рук людских. [158]

Там – это имя будь благословенно, —
Дочь, Юлия, жизнь отдала богам:
В ней сердце скорбью об отце священной
Разбито было. Строго неизменно
Суд правый был глухим к ее мольбам,
Напрасно пред судом она молила
За жизнь того, кто жизнью был ей сам:
В их общей урне скромная могила
Единый дух, единый прах укрыла. [159]

Пусть царства постигает распаденье,
Забудет мир – настанут времена —
Рабов, тиранов, смерть их и рожденье,
Но не умрут такие имена.
И доблесть, горней высоте равна —
Переживет в бессмертии страданье,
И встретит солнце чистою она,
Как на вершинах Альп – снегов блистанье [160]
Не тающих во век, чистейших в мирозданье.

Гладь озера манит хрустальным ликом,
Тем зеркалом, где образ звезд и гор
Весь отражен в безмолвии великом,
Заполонив прозрачных вод простор.
Чтоб этой мощью любоваться взор
Как должно мог – уединиться надо, [161]
Расширив дум заветных кругозор,
В которых крылась для меня отрада
Пока не сделался и сам я частью стада.