Джордж Байрон - Чайльд Гарольд

Другого ум – пытлив, глубок и точен,
С годами знаний накоплял запас.
И меч его старательно отточен —
Насмешкой важной подрывал подчас
Важнейшие из верований в нас.
Насмешки царь, врагов казня надменно,
Он гнев и страх в них возбуждал не раз;
Его ждала ревнителей гиена,
Где все сомнения нам разрешат мгновенно.

Мир праху их! Коль скоро были казни
Они достойны – им пришлось страдать.
Не нам судить, тем больше – осуждать.
Настанет час, когда вблизи боязни.
Надежде суждено во прахе спать.
Наш прах должно постигнуть разрушенье,
А если – так нас учит благодать —
Воскреснет он, то встретит отпущенье
Иль за грехи свои – достойное отмщенье.

Но вновь от человеческих деяний
Перехожу к созданию Творца.
Кончается страница – плод мечтаний,
Что длилася, казалось, без конца.
Где туч и белых Альп слилися грани —
Туда я поднимусь, чтоб взор открыл
Все, что доступно для земных созданий
На высоте, где рой воздушных сил
Вершины горные в объятья заключил.

Италия, в тебе запечатлен
Столетий свет, который ты струила
С тех пор, как отражала Карфаген
До славы поздних дней, что осенила
Вождей и мудрецов твоих. Могила
И трон держав! Дана струям твоим
Бессмертия живительная сила,
И всех, кто жаждой знания томим —
С семи холмов своих поит державный Рим.

Я далеко подвинулся в поэме,
В тяжелый час ее возобновив.
Знать, что не те мы и не станем теми,
Какими быть должны; дух закалив
В борьбе с собой, гнев, замысел, порыв,
Любовь, вражду, всевластное стремленье —
Таить в себе, их горделиво скрыв —
Тяжелая задача, без сомненья,
И все-таки ее привел я в исполненье.

Из слов я песню, как венок, плету,
Но может быть она – одна забава,
Картин набросок, схвачен налету,
Чтоб усладить на краткий миг мечту.
Нам дорога в дни молодости слава,
Но я не молод и не признаю
За похвалой иль за хулою права
Иметь влиянье на судьбу мою:
Забыт иль не забыт – я одинок стою.

Мир не любя, любим я не был миром,
Его дыханью грубому не льстил,
Не покланялся я его кумирам
И уст моих улыбкой не кривил.
Я не делил восторгов общих пыл.
В толпе – окутан мыслей пеленою —
Среди других я не с другими был,
Я был им чужд, но без борьбы с собою —
Наверно до сих пор стоял бы я с толпою.

Мир не люблю, мир не любил меня,
Но – честными расстанемся врагами,
Я верю: в нем слова – одно с делами,
И добродетель в нем – не западня
Для слабого; я верю, что с друзьями
Скорбят друзья, правдивые уста
Есть у двоих иль одного меж нами, [175]
Надежда нам не лжет, и доброта —
Не только звук пустой, а счастье – не мечта.

О, дочь моя, песнь начинал тобою,
С тобою песнь довел я до конца,
Тебя не видеть – осужден судьбою,
Но всех других сильней любовь отца.
Пусть ты не знаешь моего лица —
К тебе несутся дней грядущих тени,
В мечтах заслышишь ты призыв певца,
Дойдут до сердца звуки песнопений,
Когда мое навек замрет в могильной сени.

Содействовать развитию ума
И любоваться радостей расцветом,
Следить, как ты знакомишься сама
С диковинным, неведомым предметом,
И поцелуем, нежностью согретым
Отцовскою – касаться нежных щек,
И видеть, как растешь ты – счастье в этом
Найти б я по своей природе мог,
Но этого всего меня лишает рок.

Вражду ко мне пусть в долг тебе вменяют —
Любить меня тебе предрешено;
Пусть, как проклятье, имя устраняют,
Как тени прав, утраченных давно,
Могила разлучит нас, – все равно!
Хотя б всю кровь мою извлечь хотели
Из жил твоих и удалось оно,
Они и тут бы не достигли цели:
Отнять бы жизнь твою, но не любовь успели.

Дитя любви, ты рождено в страданье
И вскормлено в борьбе: мои черты,
Их от меня наследуешь и ты,
Но только будут все твои мечтанья
Возвышенней, и чище – блеск огня.
Спи мирно в колыбели, дочь моя,
Из горных стран я шлю тебе прощанье,
Тебя благословеньем осеня,
Которым ты, увы! была бы для меня!