Элиф Батуман - Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают

В 1921 году состоялся съезд по вопросам языка и орфографии, его целью было привести различные арабские орфографии региона к единым стандартам; создали комиссию, чтобы выбрать «самый чистый, самый характерный и самый узбекский» из местных диалектов. Комиссия остановилась на иранизированном ташкентском диалекте, в котором было полно таджикско-персидских слов, но отсутствовал сингармонизм, важное фонологическое правило в большинстве тюркских языков [15] В языках с сингармонизмом слово содержит либо только задние гласные (в турецком – a, i, о, и ), либо только передние гласные ( e, i, ö, ü ), совмещаться в одном слове они не могут. У всех склонений и глагольных времен есть множество форм, соответствующих разным видам гласных. . В 1926 году Всесоюзный комитет нового алфавита заменил арабскую орфографию латиницей. Комитет был раздираем разногласиями – в частности, кавказские и среднеазиатские представители не могли сойтись на том, следует ли включать в язык прописные буквы, которых нет в арабском письме. Азербайджанцы считали, что прописные буквы общеупотребительны и красивы и, кроме того, они необходимы тем, кто изучает математику, химию и иностранные языки. Узбеки же парировали, что языковая реформа нацелена в основном на неграмотные массы, для которых лишняя форма каждой литеры – «избыточная роскошь». Среднеазиаты были в итоге вынуждены согласиться на прописные буквы, но поэт Фитрат добился одной уступки: прописные буквы должны иметь то же начертание, что и строчные, а отличаться они будут только размером. Кроме того, Фитрату и другим тюркским «националистам» удалось сохранить сингармонизм в новом алфавите, куда вошло восемь разных гласных (с помощью диакритических знаков).

Позднее к узбекским фамилиям приписали русские окончания – ов и – ова. Худжанд, Бишкек и Душанбе переименовали в Ленинабад, Фрунзе и Сталинабад. (К семидесятым годам в Самаркандском районе насчитывалось не менее пятнадцати деревень с названием Калинин – в честь номинального государственного руководителя при Ленине и Сталине.) «Международные» слова были русифицированы: скажем, «Гамлет» или «гектар» теперь стали произноситься на русский манер, с твердой «г» в начале слова. Теле- и радиовещание велось на узбекском.

В конце тридцатых – начале сороковых все среднеазиатские ССР были оснащены своим местным кириллическим алфавитом. Никогда еще тюркские языки не были так близки к русскому… и так далеки друг от друга. Поэта Фитрата арестовали и обвинили в «буржуазном национализме». Его расстреляли во время Великой чистки. Сингармонизм, на сохранении которого настаивал Фитрат, считая «железным законом» тюркских языков, был в узбекской орфографии упразднен. (Из-за почти полного отсутствия сингармонизма узбекский язык для тюркского уха звучит грубо и монотонно.)

На протяжении всего советского периода университеты, почта и прочие государственные организации работали на русском. Во время перестройки в качестве уступки узбекским националистам Советы разработали законопроект, объявляющий узбекский «государственным языком». Сохраняя за русским роль официального «языка межэтнического общения», документ лишь привел в ярость узбекский Союз писателей. Поэт Вахидов выступил с обвинениями, заявив, что, согласно его текстологическому анализу, этот закон и сам переведен на узбекский с русского оригинала; другие писатели подсчитали, что слово «русский» в тексте употребляется пятьдесят один раз, тогда как «узбекский» – только сорок семь. Пионерский журнал «Гульхан» получил сотни гневных писем. Отвечая на них, редакция писала на конвертах адреса по-узбекски, и почта их возвращала с пометкой по-русски: «Адрес не указан». В новой редакции законопроекта, вышедшей в 1995 году, узбекский язык стал государственным вместе с новым алфавитом на основе латиницы. Все, получившие начальное образование после 1950 года, должны были теперь заново учить алфавит.

В советской версии национальной мифологии узбекская государственность восходит, задним числом, к эпохе Тимура (Тамерлана), чья могила стоит в Самарканде. Тимуриды были объявлены предками узбеков – при том что в реальности народ, известный под названием «узбеки», с Тимуридами враждовал. На месте памятника Карлу Марксу в центре Ташкента поставили статую «Эмир Тимур»; сам же Тимур, порицаемый марксистами как «варварский деспот», внезапно превратился в человека, который разбирался во всех формах социально-экономической жизни – кочевой, аграрной, городской. Он стал не только военным гением, но и великим шахматистом, даже изобретателем игры «совершенные шахматы» на доске из 110 клеток.

Шахматы Тамерлана меня заинтриговали особенно: они мне одновременно напомнили горячечный бред Эрика и книгу «Ход коня» русского критика-формалиста Виктора Шкловского. В ней Шкловский делает предположение, что история литературы – не прямая линия, а изломанная, как Г-образная траектория хода шахматного коня. На писателя не всегда влияют те авторы, что мы думаем: «Наследование… идет не от отца к сыну, а от дяди к племяннику». Более того, литературные формы и сами развиваются через ассимиляцию чуждого им или даже внелитературного материала, отклоняясь от прямого курса под новыми углами.

Шкловскому, наверное, понравились бы шахматы Тамерлана, где у каждого игрока, в дополнение к стандартному набору, есть еще два жирафа, два верблюда, две военные машины и визирь. Верблюд ходит как конь, только «длиннее» – одна клетка по диагонали и две вперед, а у жирафа – одна по диагонали и не менее трех вперед. Советское изобретение узбекской национальной государственности напоминает ход жирафа – ход на два шага дальше, чем обычно. Тимуриды ассимилированы, а Чингисхан обойден стороной: траектория наследования изгибается и вьется – от прадяди к праплемяннику того, кто разорил его дворец.

Подобно тому как эмир Тимур был провозглашен отцом узбекской государственности, величайший тимуридский поэт Мир Али-Шир Наваи (1441–1501) сделался отцом узбекской литературы. Алишер Навои (так его имя звучит на узбекском) родился в Герате, на территории сегодняшнего Афганистана, и его творчество всегда считалось достоянием всей чагатайской литературной культуры. По советской же классификации он – как и сам чагатайский язык – стал «староузбекским». А «чагатаизм» был объявлен антисоветской концепцией. Термин «староузбекский» постепенно распространился на все достижения цивилизации, произошедшие когда-либо внутри границ УзССР, включая медицинский учебник Авиценны и трактат по алгебре аль-Хорезми.

Многие из этих обстоятельств стали мне известны лишь позднее. Они помогли понять, почему в Самарканде во время чтения узбекских книг я постоянно чувствовала себя борхесовским персонажем, который изучает литературу, изобретенную тайным академическим орденом.