Анри Лефевр - Производство пространства

Так после (политического и практического) разрыва получают продолжение и развитие традиционная философия и мысль Маркса, в том числе радикальная критика философии; при этом не утрачиваются и выводы Гегеля относительно конкретно-универсального и значения понятия – теории по ту сторону системы.

К этой истине также примыкает и подключается мощное положение Ницше: «Но пусть это означает для вас волю к истине, чтобы все превратилось в человечески мыслимое, человечески видимое, человечески чувствуемое! Ваши собственные чувства должны вы продумать до конца!» («Eure eignen Sinne sollt ihr zu Ende denken») [174]. Маркс в «Рукописях 1844 года» писал о чувствах, которые должны стать теоретиками. Революционный путь человека и героическая дорога сверхчеловека сходятся на перекрестке пространства. Сливаются ли они? Это уже другая история.

Через все вышеприведенные разборы и толкования красной нитью проходит один вопрос. Он звучит так: «Каков способ существования социальных отношений?»

Так называемые общественные науки изначально не ограничивались описанием «сущностей» по образцу философии: «субъекта» и «объекта», общества «в себе», взятых по отдельности индивида и группы. Они, подобно всем прочим наукам, изучали отношения. Но где пребывает отношение, когда оно не актуализовано в строго определенной ситуации? Каким образом оно ждет своего часа? В каком оно находится состоянии, пока не воплотится в конкретном действии? Расплывчатая отсылка к глобальной практике дает весьма неполный ответ на этот вопрос. Анализ не может ограничиться констатацией связи данного социального отношения с определенной формой , ибо форма как таковая пуста: чтобы существовать, ей требуется содержание. Отношение нельзя связать и с определенной функцией – для исполнения функции нужны объекты. Даже структура , объединяющая элементарные единицы внутри множества, требует, с одной стороны, множества (целого), а с другой – единиц. Следовательно, аналитическая мысль сама отсылает к элементам и сущностям, исключенным ею из рассмотрения: «субъекту» и «объекту», бессознательному, глобальной практике.

Безусловно, не существует отношений без их носителя , но как «функционирует» носитель? Понятие «материального субстрата», под которым у историков и социологов понимается население или предметы быта, не дает ответа на этот вопрос. В чем состоит отношение «носителя» с отношением , которое он несет, которое он переносит? Усложнив вопрос, сформулировав его «в квадрате», мы не приблизились к ответу, но показали сложность вопроса. Теоретики Логоса и языка (в том числе и Гегель, и Маркс) прекрасно осознавали эту сложность; без языка не существует ни мысль, ни рефлексия, но сам язык не существует без материального носителя: смыслов, ртов и ушей, колебаний воздуха, голосов, артикулированной передачи знаков. Этот факт можно истолковать в двух противоположных смыслах. По мнению одних, в том числе Гегеля и, по-видимому, Маркса, эти «условия» реализуются, поскольку «выражают» предсуществующее рациональное начало. Для других, напротив, смыслы и знаки не «выражают» ничего; они произвольны и связаны в последовательность исключительно по принципу индуцированных различий в соответствии с условным правилом. Теория произвольности знака заходит в этом смысле так далеко, что подрывает сам язык; приходится восстанавливать в правах носитель – тело, его влечения и т. д.

Отсылка к предсуществующему, субстанциальному, вечному Логосу не дает ответа: вопрос стоит шире. Гегель и Маркс в своем анализе приходят к необходимости выделить категорию «не вещных вещей», конкретных абстракций: для Гегеля это понятие, для Маркса – товар. Вещь (для Маркса – продукт общественного труда, предназначенный для обмена и обладающий в этом качестве двоякой, потребительной и меновой стоимостью) содержит и одновременно скрывает в себе социальные отношения. Она выступает их носителем. Тем не менее в рамках марксистского анализа вещь в своем товарном качестве перестает быть просто вещью. Оставаясь вещью, она вместе с тем становится «идеологическим объектом», перегруженным значениями. Будучи товаром, она разлагается на отношения, то есть обладает только абстрактным существованием; возникает даже искушение видеть в ней только знаки и знаки знаков (деньги). Иными словами, проблема носителя не может быть решена до конца за счет постоянного присутствия материального.

Наш вопрос относился прежде всего к социальному пространству. Такое пространство, не вещная вещь, то есть не реальная сущность и не ментальная реальность, не разлагается на абстракции и не состоит ни в совокупности вещей в пространстве, ни в сумме занимаемых локусов. Оно – не пространство-знак и не множество знаков, относящихся к пространству; его реальность отлична от реальности входящих в него абстрактных знаков и материальных вещей. Оно имеет основу, первичный фундамент – природу, то есть природное, или физическое, пространство. На эту основу последовательно накладываются (привнося в него изменения, доходящие до вытеснения и даже угрозы уничтожения) разнообразные слои, пронизанные сетями – материализованными, однако отличными от своего материального воплощения: тропами, дорогами, железнодорожными путями, телефонными линиями и т. д. Теоретические исследования показали, что в ходе общественного процесса не уничтожается и не исчезает ни одно пространство, даже изначальный природный локус. От него всегда сохраняется «нечто» невещественное. Каждый из этих материальных носителей обладает формой, функцией, структурой, необходимыми свойствами, недостаточными, однако, для его определения. Действительно, каждый носитель создает некое пространство; он обладает смыслом и целесообразностью лишь в этом пространстве и благодаря ему. Каждая сеть, каждая последовательность, а значит, каждое пространство служит для обмена и для использования. Оно произведено с определенной целью; оно используется и потребляется либо непроизводительно, либо производительно. Существует пространство устной речи; оно, как известно, предполагает наличие рта, ушей, артикуляционного аппарата, воздушных потоков, звуков и т. п.; но его определение не исчерпывается материальными предпосылками: это пространство действий и взаимодействий, призывов и запросов, выразительности и силы, в нем уже присутствует латентное насилие и бунт; пространство дискурса не совпадает с дискурсом о пространстве и в пространстве. Пространство речи включает в себя пространство тела и развивается через пространство оставленных следов, письменности, предписаний и надписей.