Тэд Уильямс - Трон из костей дракона. Том 2

– Червь? Вы имеете в виду д-д-дракона? – уточнил Саймон.

Джирики коротко кивнул, так птица клюет зерно.

– Также говорят, что все драконы произошли от Великого Червя, и каждый следующий меньше тех, что жили до него. Игьярдук и Шуракаи были меньше своей матери Хидохеби, а она, в свою очередь, меньше отца – Золотого Каэрукама’о. Однажды, если это правда, драконы исчезнут окончательно – если уже не исчезли.

– Это б-было бы хорошо, – пробормотал Саймон.

– В самом деле? – Джирики снова улыбнулся, но его глаза оставались холодными сияющими самоцветами. – Люди растут, пока великие черви… и другие… уменьшаются. Складывается впечатление, что таков порядок вещей. – Он потянулся с неуловимой грацией только что проснувшегося кота. – Таков порядок вещей, – повторил ситхи. – И все же я принес тебе чешуйку Великого Червя, чтобы кое-что показать. Ты хочешь посмотреть, человеческое дитя?

Саймон кивнул.

– Это путешествие оказалось очень трудным для тебя, – сказал Джирики, бросив быстрый взгляд за его плечо, где вокруг Гриммрика и маленького костра устроились остальные. Только Ан’наи поднял голову, и между ситхи произошел какой-то невидимый и безмолвный разговор. – Смотри, – через мгновение сказал Джирики.

Зеркало у него в руках было подобно чаше с драгоценной каплей воды, по которой пошла рябь. В нем хранилась тьма, расщепленная лишь зазубренным росчерком светло-серого, отражением облаков над расселиной, и казалось, будто в этой тьме стали расти диковинные точки зеленого света, словно странные овощи-звезды, посаженные на вечернем небе.

– Я покажу тебе истинное лето, – тихо сказал Джирики, – лучше любого, что ты когда-либо видел.

Пятнышки сияющей зелени начали трепетать и сливаться, сверкая изумрудными рыбками, поднимавшимися к поверхности затененного пруда. Саймон почувствовал, как погружается в зеркало, хотя он не двигался, застыв над ним. Зеленое разбилось на множество частей, теней и оттенков. И в одно мгновение они преобразились в удивительное переплетение мостов и башен: город и лес слились воедино, моментально возникли посреди травянистой равнины – не город, над которым вырос лес, как в Да’ай Чикиза, но процветающая живая амальгама растений и полированного камня, мирта, нефрита и виридиана.

– Энки э- Шао’сэй, – прошептал Джирики. Роскошная трава на равнине шевелилась на ветру, алые, белые и небесно-голубые флаги трепетали, точно цветы, среди многочисленных шпилей. – Последний и величайший город Лета.

– Но… где… это?… – выдохнул Саймон, пораженный и околдованный красотой города.

– Не где , а когда. Мир не только огромнее, чем ты думаешь, Сеоман, он еще и намного, намного старше. Энки э- Шао’сэй давно лежит в руинах. Он находится к востоку от великого леса.

– В руинах? – не поверил Саймон.

– Это последнее место, где зидай’я и хикеда’я жили вместе, до Расставания. То был город великих ремесленников и невероятной, удивительной красоты; даже ветер в башнях звучал, как музыка, а светильники в ночи сияли, точно звезды. Ненаис’а танцевала в лунном свете у лесного озера, и восхищенные деревья клонились, чтобы на нее посмотреть. – Он задумчиво покачал головой. – Все исчезло. То были дни Лета моего народа. А сейчас для нас наступила глубокая Осень.

– Исчезло?… – Саймон все еще не мог понять и принять столь ужасную трагедию.

Ему казалось, он может протянуть в зеркало руку и коснуться пальцем одной из острых, точно игла, башен, чувствовал, что из его глаз вот-вот хлынут слезы. Дома больше нет. Ситхи утратили свои дома… они стали одинокими скитальцами в этом мире.

Джирики провел рукой над зеркалом, и оно затуманилось.

– Да, исчезло, – сказал он. – Но до тех пор, пока остается память, Лето существует. Даже Зима проходит. – Он повернулся, долгим взглядом посмотрел на Саймона, и горестное выражение лица юноши вызвало у ситхи сдержанную улыбку.

– Не нужно горевать, – сказал Джирики и похлопал Саймона по руке. – Красота и свет не полностью исчезли в нашем мире – пока нет. И не все прекрасные места превратились в руины. Еще остается Джао э-тинукай’и, где живут моя семья и народ. Быть может, когда-нибудь, если мы оба благополучно вернемся из этих гор, ты его увидишь. – На лице Джирики появилась странная улыбка, он о чем-то задумался. – Быть может, увидишь…

Остаток подъема на Урмшейм – еще три дня по узкой, опасной тропинке, ледяной ленте с вырубленными на ней упорами для рук и ног; две ночи, которые они провели, стуча зубами в ужасном холоде, – прошли для Саймона, точно быстрый и болезненный сон. И сквозь страшную слабость, что его наполняла, он держался за Лето – дар Джирики, да, именно дар! – и находил в нем утешение. И даже в те мгновения, когда его замерзшие пальцы пытались держаться за выступ, а онемевшие ноги старались остаться на тропе, он думал о том, что где-то есть тепло, мягкая постель и чистая одежда – и даже горячая ванна! Все эти вещи существовали, если он сможет не поднимать голову и выбраться отсюда живым.

Когда прекращаешь об этом думать, промелькнула у него мысль, оказывается, что в жизни не так уж много вещей, которые тебе действительно необходимы. Хотеть слишком многого даже хуже, чем быть жадным: это проявление глупости, напрасная трата времени и усилий.

Отряд медленно двигался по склону горы, и солнце вставало у них за правым плечом. Воздух становился болезненно разреженным, им приходилось часто останавливаться, чтобы перевести дыхание; даже выносливый Джирики и никогда не жаловавшийся Ан’наи теперь шли медленнее, казалось, будто их движения сковывает тяжелая одежда. Слудиг и Эйстан еле переставляли ноги, и только Бинабик сохранял бодрость. Гриммрик пришел в себя благодаря эликсиру тролля, но часто дрожал и кашлял.

Периодически ветер усиливался, и тогда тучи, обнимавшие плечи Урмшейма, метались, точно оборванные призраки. Тут и там медленно вырастали молчаливые соседи Урмшейма, их зазубренные пики проводили возвышенные советы где-то далеко над поверхностью Светлого Арда, равнодушные к грязным и ничтожным картинам у их подножия. Бинабик, с легкостью дышавший разреженным воздухом Крыши Мира, как если бы он сидел в кладовой Наглимунда, указывал своим задыхавшимся спутникам на широкий скалистый Минтахок на востоке, а также другие горы, где находился его родной Иканук.

Их маленький отряд добрался до цели неожиданно, когда половина горы еще нависала над ними. Они преодолели очередной карниз, веревка между ними натянулась, точно тетива, каждый новый вдох обжигал легкие, и тут один из шедших впереди ситхи издал странный свистящий крик, и они поспешили за ним; всем хотелось поскорее узнать, что их ждет впереди. Бинабик, возглавлявший связку, остановился на гребне горы, слегка покачиваясь, чтобы сохранять равновесие.