Тэд Уильямс - Трон из костей дракона. Том 2

– Джирики!.. – Саймон остановился.

Сзади послышался оглушительный грохот. Резко развернувшись, Саймон увидел, что огромный Игьярдук мчится вниз, голова мечется из стороны в сторону, в такт движению ног. Саймон откатился от Джирики и Ан’наи и вскочил на ноги. Огромные голубые глаза-блюдца следили за ним, и дракон, до которого оставалась лишь сотня шагов, свернул к нему.

И тут Саймон понял, что по-прежнему держит в руках Шип. Он поднял клинок, и внезапно меч стал легким, точно ивовый прут, казалось, он пел у него в руках, точно натянутая веревка под порывами ветра. Саймон оглянулся через плечо: в нескольких шагах у него за спиной была пропасть. А по другую сторону бездны высился далекий горный пик – белый, тихий и безмятежный.

«Да спасет меня Усирис, – вдруг подумал Саймон, – почему дракон не издает ни звука?»

Ему казалось, будто разум парит внутри его тела. Он коснулся шарфа Мириамель на шее и снова стиснул обернутую серебристым шнуром рукоять. Голова Игьярдука возвышалась над ним, разинутая пасть была подобна черной пропасти, глаза походили на голубой светильник. Казалось, мир соткан из тишины.

Что следует крикнуть напоследок?

Саймон вспомнил, что однажды сказал Джирики о смертных, когда приправленная инеем мускусная вонь дракона его окутала – запах, подобный аромату земли и западных камней.

– Вот он я! – закричал он и со свистом направил Шип в глаз, наполненный ненавистью. – Я… Саймон!

Меч наткнулся на препятствие, сгусток черной крови брызнул на Саймона, обжигая как огонь, как лед, жаля лицо, что-то белое и огромное рухнуло вниз и потащило его за собой в темноту.

Малиновка с оранжевой грудкой, сияющей, точно тускнеющие угольки, уселась на одну из нижних ветвей вяза. Птица медленно повертела головой из стороны в сторону, оглядывая сад, где выращивали самые разные травы, и нетерпеливо чирикнула, словно осталась недовольна увиденным беспорядком.

Джошуа посмотрел вслед малиновке, промчавшейся над стеной сада и начавшей быстро набирать высоту над бастионами цитадели. Еще через несколько мгновений она превратилась в черную точку на фоне серого рассвета.

– Первая малиновка, которую я увидел за очень долгое время. Быть может, это хороший знак для нынешнего темного ювена.

Удивленный принц обернулся и увидел Ярнаугу, стоявшего на тропинке и смотревшего туда, где только что сидела птица. Старик, явно не замечавший холода, был одет лишь в штаны и тонкую рубашку; белые ноги оставались босыми.

– Доброго тебе утра, Ярнауга, – сказал Джошуа, кутая шею в плащ, словно равнодушие риммера к холоду вызвало у него дрожь. – Что привело тебя в сад в такую рань?

– Мое старое тело не нуждается в долгом сне, принц Джошуа, – улыбнулся он. – И я могу задать вам такой же вопрос, но мне кажется, я знаю ответ.

Джошуа мрачно кивнул.

– Я плохо сплю с тех самых пор, как впервые вошел в темницу по приказу брата. И, хотя моя жизнь стала более комфортной, тревога заняла место цепей, не давая спокойно спать.

– Существует много видов лишения свободы, – кивнул Ярнауга.

Некоторое время они молча шли рядом по лабиринту тропинок. В свое время сад был гордостью леди Воршевы, за ним постоянно ухаживали под ее строгим присмотром – для девушки, рожденной в фургоне, как шептались между собой придворные принца, она знала толк в изяществе, – но за последнее время сад начал приходить в упадок из-за плохой погоды и других забот, которых стало заметно больше.

– Чего-то не хватает, Ярнауга, – наконец заговорил Джошуа. – Я это чувствую, как рыбак погоду. Что делает мой брат?

– Как мне кажется, он делает все, что в его силах, чтобы всех нас убить, – ответил старик, и по его морщинистому лицу промелькнула напряженная улыбка. – Значит, именно этого вам «не хватает»?

– Нет, – серьезно ответил принц. – Проблема в том, что мы уже месяц выдерживаем осаду, несем тяжелые потери – барон Ордмаэр, сэр Гримстед, Вальдорсен из Кальдсая, а также сотни стойких солдат, – но прошло уже почти две недели с тех пор, как его люди шли на серьезный штурм. Атаки были… слишком осторожными. Он ведет планомерную осаду. Почему? – Джошуа сел на низкую скамейку, и Ярнауга устроился рядом. – Почему? – повторил принц.

– Осада не всегда завершается при помощи оружия. Быть может, он рассчитывает уморить нас голодом, – сказал Ярнауга.

– Но тогда зачем атаковать? Они понесли тяжелые потери. Почему бы просто не подождать? Складывается впечатление, что он хочет, чтобы мы оставались внутри, а он – снаружи. Что задумал Элиас?

Старик пожал плечами.

– Как я уже говорил, моему взору доступно многое, но я не умею читать в сердцах людей. До сих пор нам удавалось держаться. Будем благодарны за это.

– Я благодарен, – ответил Джошуа. – Но я хорошо знаю брата. Он не из тех, кто будет сидеть и терпеливо ждать. Он что-то задумал, у него есть какой-то план…

Принц погрузился в молчание, глядя на поле, заросшее цветущей травой. Однако цветы так и не раскрылись, и сорняки надменно окружали их со всех сторон, так стервятники сливаются с умирающим животным.

– Знаешь, он мог стать замечательным королем, – неожиданно сказал Джошуа, словно отвечая на невысказанный вопрос. – Когда-то он был сильным, не будучи задирой. Да, он бывал жестоким во времена нашей юности, но в нем говорило обычное превосходство, которое старшие мальчики демонстрируют младшим. Он даже научил меня некоторым вещам – фехтованию, борьбе. А я никогда его ничему не учил. Его не интересовали вещи, занимавшие меня.

Принц печально улыбнулся, и на мгновение появился хрупкий детский взгляд, засиявший и тут же погасший.

– Мы даже могли быть друзьями… – Принц сжал в кулак длинные пальцы и подул на них. – Если бы только Илисса осталась в живых.

– Мать Мириамель? – тихо спросил Ярнауга.

– Она была очень красива – южанка, черные волосы, белые зубы. И такая стеснительная… но если Илисса улыбалась, то казалось, будто зажегся светильник. Она любила моего брата – так сильно, как только могла. Но он ее пугал: шумный и большой. А она маленькая… стройная, как ива, Илисса вздрагивала, стоило коснуться ее плеча…

Принц смолк и погрузился в размышления. Водянистый солнечный свет прорвался сквозь тучи на горизонте, придавая немного цвета вялому саду.

– Кажется, вы много о ней думаете, – мягко сказал старик.

– О, я любил ее, – сухо ответил Джошуа, чей взгляд был все еще устремлен на заросший сад. – Я сгорал от любви к ней. Я молил Господа, чтобы он забрал эту любовь, хотя понимал, что тогда от меня останется лишь оболочка, а все живое исчезнет. Впрочем, молитвы оказались бесполезны. Я думаю, Илисса также меня любила; она часто повторяла, что я ее единственный друг. Никто не знал ее так, как я.