Стивен Кинг - Дьюма-Ки

– Ты? За что ты должна извиниться?

– Звонил Том Райли. Позавчера. Он вновь принимает лекарства. И собирается, цитирую, «снова кое с кем увидеться»… насколько я понимаю, речь шла о психотерапевте. Он звонил, чтобы поблагодарить меня за то, что я спасла ему жизнь. Тебе кто-нибудь звонил по такому поводу?

– Нет. – Хотя недавно мне позвонили, чтобы поблагодарить за спасение зрения, так что я в какой-то степени понимал, о чем она говорит.

– Это было нечто. «Если бы не ты, я бы уже умер». Его слова. И я не могла сказать ему, кого он должен благодарить, потому что это прозвучало бы дико.

У меня создалось ощущение, будто внезапно расстегнулся тугой ремень. Иногда все разрешается как нельзя лучше. Иногда именно так и выходит.

– Это хорошо, Пэм.

– Я разговаривала с Илзе насчет твоей выставки.

– Да, я…

– И с Илли, и с Лин, но когда беседовала с Илзе, я перевела разговор на Тома, и могу точно сказать, она ничего не знает о том, что произошло между нами. В этом я тоже ошиблась. Да еще показала не лучшую свою сторону.

Тут я осознал, что она плачет.

– Пэм, послушай…

– После того как ты оставил меня, я показала несколько не лучших своих сторон нескольким людям.

«Я тебя не оставлял! – едва не выкрикнул я. Почти что выкрикнул. На лбу выступил пот – столько сил ушло на то, чтобы сдержаться. – Я тебя не оставлял. Это ты потребовала развод, плешивая рвань!»

Сказал другое:

– Пэм, хватит об этом.

– Мне было трудно поверить тебе, даже после того, как ты упомянул о новом телевизоре и о Пушистике.

Я уже собирался спросить, кто такой Пушистик, потом вспомнил: кот.

– У меня все налаживается, – продолжала Пэм. – Снова начала ходить в церковь. Можешь себе такое представить? И к психотерапевту. Вижусь с ней раз в неделю. – Пэм помолчала, потом ее прорвало: – Она хороший специалист. Говорит, что человек не может закрыть дверь в прошлое, ему по силам лишь внести кое-какие поправки и жить дальше. Я это понимаю, но не знаю, как мне начать вносить поправки в наши с тобой отношения, Эдди.

– Пэм, ты мне ничего не…

– По словам моего психотерапевта, дело не в том, что ты думаешь. Главное, что думаю я .

– Понимаю.

Говорила она прямо-таки как прежняя Пэм, так что, наверное, действительно нашла хорошего психотерапевта.

– А потом позвонил твой друг Уайрман и сказал, что тебе нужна помощь… и прислал мне эти снимки. Мне не терпится увидеть их вживую. Конечно, я знала, что у тебя есть талант, потому что ты рисовал те маленькие книжки в картинках для Лин, в тот год, когда она так тяжело болела…

– Я рисовал? – Я помнил тот год, когда одна болезнь следовала у Лин за другой, пока все не вылилось в жуткий понос, вызванный, возможно, передозировкой антибиотиков. Тогда ее даже пришлось на неделю отправить в больницу. Той весной Лин похудела на десять фунтов. И если бы не летние каникулы (и ее блестящий ум), она бы осталась на второй год во втором классе. Но я не мог вспомнить, чтобы рисовал какие-то книжки-картинки.

– Рыбка Фредди? Краб Карла? Дональд Пугливый Олень?

На Дональда Пугливого Оленя память вроде бы отреагировала, в ее глубинах что-то шевельнулось, но не более того.

– Не помню, – ответил я.

– Анжел еще говорил, что тебе стоит попытаться их опубликовать, ты разве не помнишь? Но эти картины … Господи. Ты знал, что способен на такое?

– Нет. Я начал подумывать, что, возможно, стоит заняться живописью, когда жил в нашем коттедже на озере Фален, но не представлял себе, как далеко все может зайти. – Я вспомнил «Смотрящего на запад Уайрмана», Кэнди Брауна без носа и рта, и подумал, что только что сделал признание века.

– Эдди, ты позволишь мне сделать остальные приглашения по тому же образцу, что и первое? Они получатся индивидуальными и довольно симпатичными.

– Па… – Опять чуть не вырвалось: «Панда». – Пэм, я не могу просить тебя об этом.

– Я хочу.

– Да? Тогда ладно.

– Я сделаю макеты и по электронной почте отправлю мистеру Уайрману. Ты сможешь их просмотреть, прежде чем он начнет печатать. Он – прелесть, твой мистер Уайрман.

– Да. Точно. Вы двое действительно спелись за моей спиной.

– Спелись, не правда ли? – В голосе слышалась радость. – Ради тебя. Только ты должен кое-что сделать.

– Что?

– Ты должен позвонить девочкам, они просто с ума сходят. Особенно Илзе. Хорошо?

– Хорошо. И вот что, Пэм…

– Что, дорогой? – Я уверен, что последнее слово она произнесла автоматически, не думая, как оно будет воспринято. Хотя… пожалуй, она испытала то же самое, когда ласкательное имя прилетело к ней из Флориды, и ласки в нем с каждой милей становилось все меньше.

– Спасибо.

– Всегда рада помочь.

Мы попрощались и закончили разговор без четверти одиннадцать. В ту зиму время бежало особенно быстро вечерами, которые я проводил в «Розовой малышке» (стоя у мольберта, удивляясь, с какой скоростью блекнут на западе закатные цвета), а медленнее всего – в это утро, когда я не стал более откладывать на потом и другие телефонные звонки. Я набирал номера один за другим, будто глотал прописанные таблетки.

Взглянув на лежащую на коленях трубку радиотелефона, я пробурчал: «Черт бы тебя побрал», – и начал набирать следующий номер.

– Галерея «Скотто», это Элис.

Веселый голос, к которому я уже привык за последние десять дней.

– Привет, Элис. Эдгар Фримантл.

– Да, Эдгар? – Веселость сменилась осторожностью. Слышались ли нотки осторожности в ее голосе раньше? Я их игнорировал?

– Если у вас есть пара минут, я бы хотел поговорить о том, в каком порядке мы будем показывать слайды на лекции.

– Да, Эдгар, давайте поговорим. – Я буквально услышал вздох облегчения. И почувствовал себя героем. Разумеется, почувствовал и мерзавцем.

– Блокнот у вас под рукой?

– Будьте уверены.

– Хорошо. В принципе хотелось бы показывать их в хронологическом порядке…

– Но я не знаю хронологии. Я пыталась сказать вам…

– Понимаю, и сейчас хочу продиктовать вам весь список. Но, Элис, первый слайд выбьется из хронологического ряда. Начнем мы с «Роз, растущих из ракушек». Записали?

– «Розы, растущие из ракушек», записала. – Второй раз после нашей встречи я слышал в голосе Элис неподдельную радость.

– Теперь карандашные рисунки…

Мы проговорили следующие полчаса.

– Oui, allo [124]?

Я молчал. Французский сбил меня с мысли. Тот факт, что трубку снял молодой мужчина, потряс еще сильнее.

– Allo, allo? – Нотки нетерпения. – Qui est a l’appareil? [125]

– М-м-м, может, я ошибся номером. – Я чувствовал себя не просто говнюком, но моноязычным американским говнюком. – Я хотел поговорить с Мелиндой Фримантл.

– D’accord [126], вы набрали правильный номер, – потом, уже не в трубку: – Мелинда! C’est ton papa, je crois, cherie [127].