Рэмси Кэмпбелл - Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник)

Что-то лежало на траве, у самой стены, почти под надписью. Это было мое украшение.

Спустя полчаса я сидела в комнате с чашкой чая. Передо мной на кофейном столике лежала брошь. В доме было уютно и тепло, а задняя дверь до поры до времени надежно заперта.

Это была моя брошь, никаких сомнений. Очень уж специфическая форма – треугольная, с кружками из какого-то зеленого полудрагоценного камня на каждой вершине. Наткнувшись на нее в антикварном магазине несколько лет назад, я даже не была уверена, что вещица старинная. Ее лаконичные очертания – просто треугольник, правда, разносторонний и с легкой изогнутостью всех линий – казались, на мой неискушенный взгляд, вполне современными.

Сейчас украшение выглядело иначе. Купив, я принесла его домой (тогда я еще жила на квартире) и собиралась почистить. Но побоялась повредить то, что показалось мне патиной, и оставила все как было. За эти годы металл темнел все больше и больше, а когда несколько месяцев назад я клала брошь в хлебницу, она была уже очень темной, темно-зеленой.

Сейчас брошь сияла. Серебро – а у меня не было никаких сомнений, что вещь серебряная и, следовательно, стоит, вероятно, побольше, чем я полагала, – сверкало так, что казалось ослепительно белым. Брошь была не просто начищена, она казалась только что отчеканенной.

Не знаю, кто и каким образом это сделал, но только в результате открылось еще кое-что. Металл был сплошь покрыт значками. Неглубоко вытравленная в серебре вязь тонких линий, вычурных завитков и переплетенных кельтских узоров. На первый взгляд сплетение казалось хаотичным, но чем больше я в него вглядывалась – а я просидела так довольно долго, – тем яснее понимала, что передо мной орнамент и ничего похожего я в жизни не видела. Он был прекрасен и казался загадочным, таинственным и невероятно древним.

Проблема заключалась в том, что я готова была поклясться, что раньше узора не было. Да, как я уже упоминала, металл был покрыт патиной – но на ранних стадиях окисление не мешает рассмотреть резьбу, гравировку (или дефекты). Скорее, их даже видно лучше, четче. Пробирные клейма, к примеру, заметить легче. Во всяком случае, нельзя не заметить орнамент, если внимательно рассматриваешь вещь, решаясь выложить за нее свои кровные, заработанные тяжким трудом деньги. Но ничего подобного я тогда не углядела.

Так что он здесь делает теперь?

Тут я запоздало спохватилась, что, увидев открытую заднюю дверь, бросила пакет с купленной едой прямо посреди комнаты. Я поспешно заглянула в него. Мороженое подозрительно поблескивало, показывая, что вот-вот потечет, благо в доме у меня всегда теплынь. Я подошла к холодильнику, продолжая ломать голову по поводу узоров на броши, и запихнула рожок в морозильную камеру.

Выпрямившись и подняв голову, я увидела прямо перед собой мамину хлебницу. Не знаю, что заставило меня протянуть руку и открыть ее.

Меня снова встретил аромат черствого хлеба, только на этот раз, по необъяснимой причине, запах был сильнее.

Кроме того, в хлебнице лежал клочок бумаги.

Я точно знала, это не могла быть вчерашняя записка – ту я отнесла в гостиную и убрала в ящик комода (старой и унылой развалины, доставшейся мне от бабушки).

Я вытащила обрывок и прочла:

Надеюсь, тебе понравится, как я ее украсил

Не было нужды сличать этот почерк с первой запиской. Очевидно, их писала одна рука. Но тут я заметила еще одну строчку, расположенную на листке на дюйм ниже первой. Почему я не увидела ее сразу? Потому что она была намного бледнее. Но не так, как будто выцвела – совсем наоборот.

Я смотрела – а мелкие волоски на шее вставали дыбом, – как надпись, вначале едва видная, постепенно делалась все отчетливее. Скоро она стала такой же яркой, как и верхняя. Строка гласила:

Насчет тебя у меня тоже есть планы

Нет, я не стала звонить в полицию. Хотя могла бы. Наверное, нужно было позвонить. Я могла бы сказать им, что обе строчки были одинаково четкими, когда я нашла этот листок, и уж совсем не обязательно было рассказывать, что и зачем я оставляла в хлебнице. Можно было не посвящать их в то, что кто-то нанес тонкий и замысловатый орнамент на старую брошку, да так, будто он был там всегда.

Трудность состояла в том, что, начав умалчивать об этих вещах, я не смогу убедить их в реальности происходящего. Они бы решили, что какой-нибудь местный бродяжка повадился вламываться ко мне, но я-то уже понимала, что дело совсем не в этом. Я это понимала или, по крайней мере, подозревала – и теперь пришла пора честно признаться в этом – с самого начала. С того момента, как я приврала. Приврала совсем чуть-чуть, но это многое меняет.

Когда я вернулась в тот вечер, поужинав с боссом, и впервые моя интуиция подсказала, что кто-то был у меня в доме, и проверила заднюю дверь, она была не заперта. Ну, так я вам сказала вначале.

Но это неправда.

Задняя дверь была заперта.

Она была заперта изнутри. Как и все окна, на всех этажах. Как и передняя дверь, пока я не вошла через нее в дом. Никто не мог войти в дом снаружи, найти мою записку в ящичке, а потом брошь на кухне. Тот, кто все это проделал, уже был в доме.

Не знаю, сколько времени он здесь был. Возможно, всегда. Именно к такому выводу я пришла. По крайней мере, с того времени, как построили дом, на земле, где некогда был сад с лужайкой на холме, близ леса и прелестной речки, ныне загнанной глубоко под землю.

Пока рабочий день не пошел кувырком – до того как моя коллега с рыданиями покинула офис, а меня загрузили ее работой, – я тайком провела час в интернете, проводя расследование, которое, наверное, должна была бы провести намного раньше. Я всегда была уверена, что недостающее слово на каменной стене было «МЕМОРИАЛЬНЫЙ» – а сама пластина установлена, чтобы обозначить часть сада, куда приходили помянуть умерших. Однако никаких упоминаний о подобных вещах в этой округе я не обнаружила, хотя сохранилось множество письменных источников, посвященных этой части Лондона. А еще я всегда недоумевала, почему пластина с надписью расположена так низко, как бы для людей намного ниже среднего роста.

Мне, однако, удалось найти одно упоминание о «Саде приношений». Ссылка привела меня на довольно непрофессионального вида сайт местных любителей истории, где сообщалось, что старый участок открытой местности, принадлежавший колледжу Св. Иоанна, служил иллюстрацией давно забытой традиции наглухо огораживать участок луга или леса, о котором шла молва, будто он служит домом или местом забав для невидимых духов деревьев и природных стихий, обитающих в нашем мире. Существовало поверье, что это делалось для того, чтобы подобные существа не выходили за пределы таких стен. Никогда.