Лиз Тренау - Шелковые узы

Шарлотта первой разрушила чары.

– В прошлый раз вы обещали показать нам комнату, где работаете, Анри. Мы можем посмотреть ее сейчас?

– Ах да, конечно! – воскликнула Анна. – Если месье Лаваль не против.

– Его сегодня нет дома. Но я буду рад показать ее вам, только нужно подняться по приставной лестнице.

Анна радостно улыбнулась.

– В деревне я лучше всех взбиралась на деревья. Мне не составит труда одолеть вашу лестницу.

На своем ломаном английском Анри постарался объяснить принцип работы двух разных станков – ручного для фигурного ткачества и обычного, на котором работал Бенджамин. Гостьи очень заинтересовались ими, поэтому постоянно задавали вопросы, вынуждавшие парня хорошенько подумать перед ответом. У некоторых французских терминов не было эквивалента в английском языке, однако Бенджамин помог с переводом.

Анри рассказал о различиях шелка-сырца в зависимости от того, где он был произведен – в Италии, Индии или на Дальнем Востоке. Дамы внимательно слушали рассказ Анри. Для него мысль о том, что шелк везут через полмира в Англию, была будничной, но он видел, как для любого постороннего человека те страны казались такими далекими и экзотичными. Эти знания заставляли Анри чувствовать себя опытным человеком.

– Шелк везут в мотках, поэтому сначала он попадает в руки шелкокрутильщика, который раскручивает его на отдельные части, а потом уже собирает их в две-три нити, скрученные вместе в один уто́к. Для основы – то есть нитей, идущих вдоль движения станка, – мы используем органсин [41], который должен быть толще и крепче. Моя мать работает шелкокрутильщицей, – добавил он. – Больше всего ей нравится итальянский шелк.

– Где дом вашей матери? Вы живете с ней?

– Нет, но она живет неподалеку. Я хожу к ней каждую неделю. Мой хозяин просит меня, чтобы я остался здесь, когда обучение закончится. Думаю, он привык ко мне.

Анри решил не говорить, что месье Лаваль был для него как отец. Он подумал, что говорить такое нескромно.

Они настолько увлеклись беседой и обсуждением шелка, что, когда на церкви Христа пробило четыре часа дня, никто не мог поверить, будто прошел целый час.

– Уже четыре часа. Неужели? – удивилась Анна. – Мне надо идти домой.

Спуститься по приставной лестнице оказалось намного сложнее. Анри сошел первым, а затем помог Шарлотте. Настала очередь Анны. Анри подал ей руку, когда до пола оставалось несколько перекладин. Она сошла вниз, но он не отпустил ее руку. Шарлотта уже начала спускаться на первый этаж.

Они остались на лестничной площадке одни. Анри посмотрел ей в глаза, поднял ее ладонь и поцеловал пальцы девушки.

– Анна, я… – Он осекся.

Он не мог подобрать слов, чтобы выразить свои чувства к ней.

– Я знаю, – мягко ответила она, не опуская глаз. – Я чувствую то же самое.

Сердце Анри стучало так часто и сильно, что девушка наверняка должна была это услышать.

– Мы сможем встретиться снова?

– Не знаю, – прошептала она. – Это сложно.

– Я понимаю. Но, пожалуйста, давайте найдем способ встретиться.

Анна кивнула.

«Как она прекрасно пахнет», – подумал он.

Это был запах трав, цветов и солнечного света. Анри стоило неимоверных усилий заставить себя не двинуться с места. Ему очень хотелось обнять ее, утонуть в этом чудесном аромате и ощутить тепло ее тела. Прежде он не раз испытывал влечение к девушкам, но теперь все было иначе. Он никогда не хотел ничего так сильно.

– Шарлотта… я должна идти, – сказала Анна.

Когда они спустились на этаж ниже, он услышал тихий скрип задвижки за спиной. Это была дверь в комнату Мариетты.

– Почему ты не вышла поздороваться? – позже, зайдя на кухню, спросил Мариетту Анри. – Ко мне приходили мисс Шарлотта и ее подруга мисс Анна. Ты наверняка слышала, как мы разговаривали. Они хотели посмотреть на станки.

– Я так и поняла, – пробормотала она. – Вам было настолько хорошо вместе, что я не хотела мешать.

Он почувствовал, что девочка чем-то недовольна, но не мог понять причины этого. Ей не нравилось, что он отлынивает от работы, пока месье Лаваля нет дома? Или что-то произошло, когда она ходила в гости? Ему было сложно об этом думать, потому что все его мысли занимала Анна. И парень решил: что бы ни беспокоило Мариетту, это ее проблема.

Месье Лаваль вернулся домой после собрания с недовольным лицом.

– Правительство не против одобрить билль и поднять налоги на импортируемые ткани, – сказал он за ужином. – Они боятся, что другие страны поступят так же и это ударит по нашему экспорту. Они могут опустить пошлину на импорт шелка-сырца, а кроме того, запретить импорт шелковых лент, чулок и перчаток, но, боюсь, эти меры мало что изменят для нас.

– Что же можно сделать? – спросил Анри. – Вы же сами говорили, многие будут голодать, если не принять этот билль.

– К моему прискорбию, их мало заботят проблемы ткачей. Они больше волнуются по поводу общего благосостояния государства.

– И чтобы держать свои задницы в тепле, – добавил Бенджамин, заработав недовольный взгляд месье Лаваля.

Хозяин не любил, когда ругались при его дочери. Анри пребывал в таком приподнятом настроении из-за визита Анны, что даже новости месье Лаваля не способны были его огорчить.

– У нас же есть «Книга цен». Мастера будут вынуждены платить справедливо.

– Но она принята далеко не всеми, и когда работа есть только для одного, что делать остальным? Некоторые мастера, возможно, решат, что у них нет выбора, и будут платить меньше, чтобы не разориться. И кто сможет упрекнуть их в этом? Работники угрожают насилием тем, кто не подпишет, а правительство говорит о том, что в этот район нужно ввести войска с целью защиты граждан.

Анри вздрогнул. Это было очень похоже на рассказы матери о драгонадах.

Позже Анри достал и разложил на столе у окна рисунок Анны, чтобы разглядеть его, пока солнце еще не зашло. Изучая подробности эскиза и восхищаясь яркими красками, что добавили реалистичности изображению, он снова почувствовал близость девушки, как будто она стояла у него за спиной. Анри достал акварель, маленькую кисточку и начал переносить композицию, рисуя цветные точки на куске графленой бумаги, с помощью которой он сможет настроить станок. При этом молодой человек начал напевать что-то себе под нос, радуясь приятной задаче.

Когда наступили сумерки, цвета́ потеряли природную яркость, и на ночь ему пришлось прекратить работу. Свернув рисунок, он прижался к нему щекой, словно желая снова ощутить прикосновение кожи Анны, чувствуя острое влечение, которое всегда возникало в ее присутствии.

Он зажег свечу и достал лист бумаги. В этот раз Анри не обращал внимания на грамматические ошибки.