Григорий Кружков - Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

И они увидали: вдали, над горой,
Он стоял средь клубящейся мглы,
Беззаветный Дохляк – Неизвестный Герой
На уступе отвесной скалы.

Он стоял, горд и прям, словно Гиппопотам,
Неподвижный на фоне небес,
И внезапно (никто не поверил глазам)
Прыгнул в пропасть, мелькнул и исчез.

«Это Снарк!» – долетел к ним ликующий клик,
Смелый зов, искушавший судьбу,
Крик удачи и хохот… и вдруг, через миг,
Ужасающий вопль: «Это – Бууу!..»

И – молчанье! Иным показалось еще,
Будто отзвук, похожий на «джум»,
Прошуршал и затих. Но, по мненью других,
Это ветра послышался шум.

Они долго искали вблизи и вдали,
Проверяли все спуски и списки,
Но от храброго Булочника не нашли
Ни следа, ни платка, ни записки.

Недопев до конца лебединый финал,
Недовыпекши миру подарка,
Он без слуху и духу внезапно пропал –
Видно, Буджум ошибистей Снарка!

Мы были не разлей вода,
Два друга – я и он,
Одну сигару мы вдвоем
Курили с двух сторон.

Одну лелеяли мечту,
В два размышляя лба;
Все было общее у нас –
И шляпа, и судьба.

Я помню жар его речей,
Высокой страсти взлет,
Когда сбивался галстук вбок,
А фалды наперед,

Я помню яростный порыв
К свободе и к добру,
Когда он от избытка чувств
Катался по ковру.

Но бури юности прошли
Давно – увы и ах! –
И вновь младенческий пушок
У нас на головах.

И вновь, хоть мы прочли с тобой
Немало умных книг,
Нам междометья в трудный час
Приходят на язык.

Что нам до куколок пустых!
Не выжать из дурех
Ни мысли путной, сколько им
Не нажимай под вздох.

Мы постарели, наконец,
Пора и в детство впасть.
Пускай запишут нас в шуты –
Давай пошутим всласть!

И если мир, как говорят,
Раскрашенный фантом,
Прельстимся яркостью даров
И краску их лизнем!

Давным-давно минули дни
Унынья и тоски,
Те прежние года, когда
Мы были старики.

Пусть ныне шустрый вундеркинд
Вникает с головой
В статистику и в мистику
И в хаос биржевой.
Анаши мысли, старина,
Ребячески просты;
Для счастья нужен мне пустяк –
Вселенная и ты.

Взгляни, как этот старый мир
Необычайно прост, –
Где солнца пышный каравай
И хороводы звезд.

Смелей же в пляс – и пусть из нас
Посыплется песок, –
В песочек славно поиграть
В последний свой часок!

Что, если завтра я умру? –
Подумаешь, урон!
Я слышу зов из облаков:
«Малыш на свет рожден».

Люблю я в небе крошек-звезд
Веселую возню;
Равно и Солнце, и Луну
Я высоко ценю.

Ко мне являются на чай
Деревья и Закат;
И Ниагарский у меня
Ночует водопад.

Лев подтвердить со мною рад
Исконное родство
И разрешает Лёвой звать
По-дружески его.

Гиппопотам спешит в слезах
Припасть ко мне на грудь.
«Крепись, дружище, – я твержу, –
Былого не вернуть!»

Порой, гуляя между скал,
Встречаю я Свинью –
С улыбкой грустной и смешной,
Похожей на мою.

Гусь на меня косит зрачком,
Точь-в-точь как я глазаст.
Слон позаимствовал мой нос
И вряд ли уж отдаст.

Я знаю тайный сон Земли,
Преданье Червяка;
И дальний Зов, и первый Грех –
Легенды и века.

Мне мил не меньше, чем Жираф,
Проныра Кашалот,
Нет для меня дурных зверей
И нет плохих погод.

Люблю я в поле загорать;
А если дождь и гром,
Неплохо и на Бейкер-стрит
Сидеть под фонарем.

Зову я снег! – но если вдруг
Увесистый снежок,
С какого неба он упал,
Ребятам невдомек.

Зову я морось и туман:
Меня не огорчит,
Что кончик носа моего
В дали туманной скрыт.

Скорей сюда, огонь и гром,
И дождь, и снег, и мрак:
Сфотографируемся все
В обнимочку – вот так!