Густав Майринк - Избранное: Романы, рассказы

Мы живем лишь ради совершенствования нашей души, тот, кто не упускает из виду эту цель, устремляет к ней все свои помыслы и чувства, приступая к трудам или завершая их, тот в скором времени обретает редкостную, прежде неведомую уверенность, и в судьбе его происходят непостижимые изменения… Для творящего так, словно он бессмертен, не ради создания вещи, какую ему угодно получить, — лишь духовные слепцы ставят себе такую цель, — но чтобы возводить храм своей души, для такого творца настанет день, пусть даже по истечении тысячелетий! — когда он скажет: я пожелал, и мне дано; я повелел, и все исполняется сразу, не созревая медленно и постепенно. И лишь по достижении этого предела заканчивается долгий путь всех странствий. Лишь тогда ты, узрев лик солнца, не ослепнешь от сияния. Тогда ты сможешь сказать: я нашел цель, ибо не искал. Тогда святые окажутся в сравнении с тобой нищими, ибо они не будут знать того, что познаешь ты: вечность есть странствие, покой есть бесконечность.

Смысл последних слов был выше моего понимания. Лишь много позже, когда моя кровь остыла, а тело возмужало, он стал ясным и ярким.

А в то время я был глух к словам барона, только все смотрел на него и вдруг сообразил, что же в нем сегодня казалось необычным. Зоб на шее — вот странно! — торчал не на левой стороне, а справа.

Сегодня я улыбаюсь, вспоминая свое неожиданное открытие, но тогда оно повергло меня в неописуемый ужас. В одно мгновение комната, барон, бюстик Данте на полке, я сам — все стало призрачным, невероятным и нереальным, сердце у меня зашлось в смертельном страхе.

На этом мои испытания той ночью закончились.

Вздрогнув от страха, я проснулся. Сквозь занавески пробивался солнечный свет. Я бросился к окну — ясное зимнее утро! Заглянул в соседнюю комнату — барон в скромном повседневном сюртуке сидел за письменным столом и что-то читал.

— Долго же ты спал, мой милый! — засмеялся он, обернувшись и увидев меня. — А я в ночной сорочке застыл на пороге, стуча зубами от внутреннего озноба. — Пришлось мне сегодня самому гасить фонари. Много, много лет не ходил я по городу с шестом фонарщика… Погоди-ка, что с тобой такое?

Стоило лишь поднять глаза, как все мои страхи улетучились без следа, — зоб на шее барона был слева, бюстик Данте также оказался на своем обычном месте. Земная жизнь мгновенно поглотила мир сновидений; мне словно послышался отдаленный стук, будто опустилась крышка гроба… Но я скоро о нем забыл.

Сбивчиво и торопливо я рассказал отцу обо всем, что со мной приключилось. О встрече с гробовщиком, правда, умолчал. А между делом спросил, вроде невзначай:

— Ты знаешь господина Мучелькнауса?

— Конечно, — весело отвечал отец. — Он же напротив живет, внизу. Горемыка, каких мало, скажу я тебе…

— А его дочь, фройляйн… Офелию?

— Да, и Офелию знаю, — сказал барон, вдруг разом перестав улыбаться, и посмотрел на меня долгим, мне показалось, печальным взглядом. — И Офелию.

Я поскорей заговорил о другом, почувствовав, что краснею до корней волос:

— Папа, почему в моем сне твой… все, что у тебя слева, оказалось справа?

Барон глубоко задумался, потом ответил, тщательно взвешивая каждое слово, видно было, что ему нелегко находить объяснения, доступные моему еще неразвитому уму:

— Видишь ли, сынок, чтобы это объяснить, пришлось бы целую неделю читать очень непростые лекции, которых ты все равно не понял бы. Так что ограничимся кое-какими наиболее важными положениями, не беда, если поначалу они покажутся удивительными. Воспримет ли их твой разум? Ведь хорошие уроки нам дает лишь сама жизнь, а еще лучшие — сновидения.

Постижение науки сновидений есть первая ступень мудрости. Ума мы набираемся в жизни, мудрость проистекает из снов. Сны бывают разные — скажем, «сон наяву», в этом случае мы говорим: «Нашло озарение» или «Вдруг осенило», но бывают и видения, которые нам снятся, и смысл их раскрывается в символических образах. Все истинное искусство также рождается в царстве сновидений. А равно и дар фантазии. Люди, когда говорят, пользуются словами, язык снов — это живые образы. Из-за того, что сон заимствует свои образы у яви, многие убеждены, что в сновидениях нет собственного смысла. Конечно, смысла не найдешь, если относишься к снам без внимания! Тогда отмирает сновидческий орган, как отмирают органы нашего тела, если они бездействуют, и умолкает бесценный вожатый — ветшает и рушится мост, ведущий в иную жизнь, ценность которой несравнимо выше, чем ценность любых земных благ. Сновидение — это мост между бодрствованием и сном, и оно же — мост между жизнью и смертью.

Не думай, сынок, что я великий мудрец или ученый, лишь потому что сегодня ночью мой двойник рассказал тебе о многих вещах, которые, должно быть, нимало удивили тебя. Покамест я не могу утверждать, что тот двойник и я — одно лицо.

Пожалуй, в стране сновидений мне вольготнее, чем многим другим, я обрел там зримый облик и, так сказать, постоянное пребывание, но я все же должен заснуть, закрыв глаза, если хочу увидеть что-то в мире сновидений. И наоборот, бодрствуя здесь, я не могу увидеть ничего из того мира. Есть люди, способные созерцать оба мира в одно время; правда, людей таких очень, очень мало…

Помнишь, ты не смог увидеть себя? Ни тела, ни рук, ни глаз у тебя не оказалось, когда ты лежал второй раз в гробу на белой дороге. Но ведь и другой человек, мальчик, встреченный тобой в городе, тебя не увидел, даже прошел сквозь тебя, как сквозь пустоту!

Знаешь ли, чем это объясняется? Ты оставил в земном мире воспоминания о формах своего земного тела из плоти и крови. Если научишься, как я, уносить эти воспоминания в мир сновидений, то будешь там видимым для себя самого и построишь себе в стране сновидений второе тело, со временем оно станет видимым также и другим людям, хотя сейчас тебе, наверное, в такое чудо не верится. А достичь этого можно с помощью особых приемов. — Барон вдруг усмехнулся и указал на «Тайную вечерю»: — Им я тебя научу, когда придет пора зрелости и твое тело уже не надо будет связывать. Знающий эти секреты может являться как призрак или дух. Призраки иных людей являются случайно и беспорядочно, однако почти всегда при этом в здешнем мире оживает лишь какая-то часть их тела, обычно рука. Порой она совершает нелепейшие действия, ведь голова к ним непричастна, а люди, которые это видят, осеняют себя крестом, обороняясь от бесовского наваждения. Ты, конечно, подумал сейчас: разве может рука что-то делать без ведома своего хозяина? Однако, наверное, тебе случалось видеть ящерицу с оторванным хвостом, который, так нам кажется, бьется в жестоких судорогах от боли, а сама ящерица меж тем безучастно стоит в сторонке. Подобное происходит и с призраком и его рукой.