Густав Майринк - Избранное: Романы, рассказы

Сообщается в той грамоте о делах, которые вам, святой отец, наверное, покажутся весьма странными. Члены ордена владели искусством одухотворения жестов; применяя его, некоторые после смерти покидали могилу вместе со своим мертвым телом, другие же превращались там, в земле, в меч.

Не замечаете ли вы, ваше преподобие, удивительного сходства с воскресением Иисуса Христа? В особенности если принять во внимание загадочные жесты, которые мы видим в произведениях искусства Средневековья и Древнего Востока?

Я услышал, что капеллан вскочил и быстро прошелся взад-вперед по комнате. Потом остановился и взволнованно воскликнул:

— В ваших речах, господин барон, мне слышится голос франкмасонства! Мне, католическому священнику, в данном случае не подобало бы смиренно промолчать, оставив при себе возражения. Вы говорили о смертоносном северном ветре? Так вот, для меня этот ветер — масонство и все, что с ним связано. Мне прекрасно известно — и мы с вами не раз обсуждали эту тему, — что всех великих живописцев, вообще людей искусства, связывали некие узы, что свой союз они называли цехом, а о своей принадлежности к нему художники, проживая в разных странах, сообщали друг другу особыми тайными знаками, жестами, особым сложением перстов, каковое изображали на своих картинах, а то еще рисовали облака определенной формы, что тоже служило знаком, или использовали определенные сочетания цветов. Святая Церковь не раз обязывала художников, если поручала им писать лики святых, давать обет, что они не позволят себе ничего подобного; однако живописцы ловко обходили запреты. Церкви ставят в укор, что она, мол, учит, пусть не провозглашая этого во всеуслышание, что искусство есть дьявольское наущение. Истинно благочестивому католику это должно быть понятно. Мы же знаем, что художники владели тайным знанием, которое, несомненно, было обращено против Церкви! Я слыхал про письмо одного великого живописца к испанскому другу, он там без обиняков говорит о существовании тайного союза.

— Мне тоже известно об этом письме, — живо отозвался барон. — Художник, по-моему, вот что пишет, правда дословно не помню, но кажется так: «Сходи к такому-то господину имярек, упроси его на коленях, пусть даст он мне хоть один-единственный знак, дабы я уразумел, как впредь должно поступить с тайной. Я не желаю до конца моих дней оставаться только живописцем!» Что же отсюда следует, дорогой капеллан? А то, что прославленный автор письма, хоть его и считали одним из посвященных, на самом деле оставался слепцом. Никакого сомнения — он был масоном, а это в моем разумении равнозначно тому, что он был всего лишь подручным, который таскает кирпичи из сарая и лазает по лесам строящегося здания только снаружи. Я совершенно согласен с вами — в те далекие времена все зодчие, живописцы, ваятели, ювелиры и чеканщики были масонами. Но, что гораздо важнее, они не шли дальше чисто внешней стороны ритуалов и видели в них исключительно этический смысл. Эти люди были лишь орудием той незримой власти, которую вы, как добрый католик, считаете — ошибочно считаете — властью «мастера левой руки». Единственное, что требовалось от масонов, — сохранить для потомков некие тайны и символику, сберечь, пока не настанет время. Но они не одолели пути, остановились, понадеявшись, что услышат из человеческих уст о том, что есть ключ, отверзающий врата; они не ведали, что ключ этот сокрыт в самом занятии искусствами, они не постигли, что смысл искусства не состоит в рисовании картин или сочинении стихов. Смысл его более глубокий: в самом художнике пробудить некое сверхтонкое чутье, особую восприимчивость, которые заявляют о себе в первую очередь тем, что зовется безошибочным художественным чувством. И в наше время художник, чье внутреннее чутье благодаря занятиям искусством стало восприимчивым к флюидам этой силы, может, создавая свои произведения, вдохнуть новую жизнь в древние символы. И вовсе не нужно ему узнавать о них из уст живого человека, незачем и вступать в ту или иную ложу! «Незримые уста» вещают стократ более внятно, нежели уста человеческие. Что есть истинное искусство, если не черпание из вечного изобильного источника?

Без сомнения, есть люди, которые справедливо именуются художниками, ибо овладели мастерством, однако на самом деле они лишь одержимые, служители темной силы, которую вы, ваше преподобие, разумеется, вправе называть дьяволом. Плоды их творчества — точнейшее подобие царства Сатаны, каким оно представляется христианину. Что бы они ни создали, все овеяно леденящим дыханием ветра с севера, из тех краев, где обитает, о чем ведали еще в древности, сонмище демонов, враждебных человеку. Образы такого искусства — чума, смерть, кровь, безумие, убийство, отчаяние и развращенность.

Чем же объясняется появление подобных художников? Вот что я вам скажу: художник — это человек, в чьем мозгу духовное, магическое перевешивает материальное. Происходит это двояким образом. У одних, назовем их «сатанинскими», мозг дегенерирует, истощенный разгульной жизнью, излишествами, унаследованными или приобретенными пороками. Иссохший мозг легок, равновесие нарушается, и магическое перевешивает, оно все весомей и все откровенней выступает в мире явлений, чаша духовности опускается книзу. Но лишь потому, что другая чаша стала легкой, а не оттого, что приумножилось духовное. От созданий таких художников несет гнилью. На духовное в них словно наброшен покров, фосфоресцирующий тускло, как болотные гнилушки. У других художников, их назову «помазанниками», дух, подобно святому рыцарю Георгию Победоносцу, сразился со зверем и одолел, духовное перевешивает, вытесняет материальное из мира явлений. И тогда дух облачен в золотые одежды солнца…

Однако в обоих случаях равновесие нарушено в пользу духовного, магического, а в человеке заурядном всегда перевешивает плотское. И «сатанинских» художников, и «помазанников» увлекает ветер, прилетающий из незримого царства изобилия, но «сатанинских» леденит северный Борей, а «помазанников» ласкает дыхание утренней зари. Заурядный же человек — мертвый чурбан.

Что же это за власть, которая великих художников использует как орудие, чтобы сохранить в их творчестве и передать потомкам символы и ритуалы магии?

Скажу вам: та власть, что некогда создала Церковь. Эта сила возводит одновременно два живых столпа, белый и черный. Два живых столпа, которые до тех пор будут питать друг к другу ненависть, пока не поймут, что оба они лишь колонны будущей триумфальной арки.

Вы, конечно, помните последний стих Евангелия от Иоанна. «Многое и другое {233} сотворил Иисус: но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг».