Густав Майринк - Избранное: Романы, рассказы

— Отец, а ты не расскажешь мне о моей матери? Как ее звали? Я же совсем ничего о ней не знаю. — Эта просьба вырвалась у меня невольно. Лишь минутой позже, когда уже ничего не исправишь, я понял, что разбередил старую рану в сердце отца.

Он беспокойно прошелся по комнате, а когда заговорил, его слова звучали отрывисто:

— Милый мой мальчик, не заставляй меня воскрешать прошлое! Она любила меня. Любила, я знаю.

А я ее любил… беспредельно.

Мне выпала та же судьба, что и всем нашим предкам. Женщины всегда приносили мужчинам из нашего рода только несчастья и мучения. Не по вине мужчин и не по вине наших праматерей.

Должно быть, ты знаешь, что у всех баронов, наших предков, рождалось одно дитя, единственный сын. Браки же длились не дольше, чем требовалось, чтобы произвести на свет наследника.

Как видно, этим исчерпывался смысл брачных союзов.

Ни один из нас не был счастлив в супружестве. Возможно, по той причине, что женились на слишком юных девушках, — так было со мной — или, напротив, жены были старше мужей. Не возникало физической гармонии. И с каждым годом отчуждение росло… Почему твоя мать ушла от меня? Если бы я знал! Но я… я не желаю этого знать!

Обман, измена? Нет! Я почувствовал бы! Даже теперь почувствовал бы. Я допускаю только одно объяснение: в ней пробудилась любовь к другому, и, когда она поняла, что от судьбы не уйдешь, что ей остается только путь обмана, она сделала выбор — предпочла смерть.

— Но почему она подкинула меня чужим людям, а не отдала тебе, отец?

— Этому я нахожу также лишь одно объяснение: она была благочестивой католичкой и наш духовный путь считала дьявольским наваждением, хотя никогда ни словом о том не обмолвилась. Она хотела уберечь тебя от соблазна, способ же видела лишь один — устранить мое влияние. Никогда, слышишь? — никогда не поддавайся сомнению! Ты мой родной сын! Не будь ты моим сыном, она не нарекла бы тебя именем Кристофер, для меня это вернейший знак, что ты не… не сын другого.

— Отец, скажи… Это мой последний вопрос: как звали мою мать? Мне хочется, думая о ней, знать ее имя.

— Ее звали… — Отец запнулся, словно не решаясь выговорить имя. — Ее звали… ее имя было Офелия.

И вот наконец мне позволили выходить из дома. Но зажигать фонари не надо, сказал отец. Ни теперь, ни впредь.

Почему — не объяснил.

На эту службу, как было раньше, до меня, городские власти кого-то наняли.

Бросаюсь — дрожа от волнения — на лестницу, к окну!

Но в доме напротив занавеси плотно задернуты.

Долго, очень долго я ждал, потом, увидев в проулке старуху прислугу из дома напротив, сбежал вниз и расспросил о хозяевах.

Увы, все мои смутные подозрения и страхи подтвердились! Офелия меня покинула!

Служанка сказала, что она уехала в столицу не одна, а с актером Парисом.

И тут я вспомнил, почему решился подделать тот вексель, все ожило в памяти. Он, актер Парис, обещал мне, что Офелии не придется играть перед публикой, она не поступит в театр, если я помогу ему добыть некоторую сумму.

Спустя три дня он нарушил слово!

Не проходило часа, чтобы я не заглянул в наш садик. Я тешился обманчивой надеждой, что Офелия сидит там на скамье, ждет меня, просто она спряталась, а вот сейчас бросится ко мне на шею с радостным смехом!

Иногда, вдруг очнувшись, я замечал, что, оказывается, разрыл песок возле скамьи садовой лопатой, которую подобрал у забора, палкой, подвернувшимся обломком доски, а то и голыми руками…

Словно земля скрывала тайну, которую я силился у нее вырвать.

Когда-то я читал, что вот так, ногтями царапая землю в пустынях, роют ямы сбившиеся с пути, умирающие от жажды странники.

Теперь я не ощущал страданий, от боли все во мне было сожжено. А может быть, я уже вознесся в такие пределы, куда земным горестям не подняться?

До столицы много-много миль вверх по реке… Неужели река не принесет никакой вести?

Помню, однажды я вдруг очнулся и увидел, что сижу у могилы матери, а как туда попал, вспомнить не мог.

Должно быть, привело меня туда имя Офелия…

Что случилось? Почтальон, свернув с Беккерцайле, идет прямиком к нашему дому? Да ведь сейчас, в знойный полдень, все мирно отдыхают… Ни разу еще не бывало, чтобы почтальон забрел в наши края. Здесь никого нет, кому присылали бы письма.

Почтальон заметил меня и принялся шарить в своей сумке.

Никаких сомнений: если он принес весточку от Офелии, сердце у меня выскочит из груди!

Перед глазами все плывет, в руках я держу что-то белое с красной сургучной печатью.

«Дорогой, глубокочтимый господин барон!

Если случилось так, что вы вскрыли мое письмо к Кристоферу, то очень прошу вас, очень прошу — не читайте! Не читайте и приложенные к письму листки, всей душой умоляю, внемлите просьбе! Если вы не соблаговолите передать мое письмо Кристлю, сожгите все, но, так вы решите или иначе, ни на минуту не оставляйте Кристля одного! Ведь он так молод, я не могу допустить, чтобы по моей вине он… сгоряча совершил непоправимое, не от вас, а от кого-то другого узнав о том, что вам и ему доведется узнать.

Исполните, заклинаю, исполните мою просьбу (знаю, вы исполните!).

Покорнейше преданная вам Офелия М.

Мой горячо любимый, бедный, бедный мой мальчик!

Сердце говорит: ты уже здоров. Если так, сила и мужество — на это уповаю всей душой — помогут тебе выстоять, прочитав то, о чем я пишу тебе.

Господь воздаст тебе за поступок, на который ты решился ради меня.

Я же неустанно возношу Ему хвалу, ибо по Его милости я искупила содеянное тобой.

Какие же тяжкие страдания выпали тебе из-за меня, мой милый, добрый мальчик!

Рассказать отцу о моем положении ты не мог, ведь я попросила тебя ничего ему не говорить, и знаю, ты сдержал слово.

Да и он, если бы знал о том, что случилось, не стал бы этого скрывать, как-то намекнул бы, когда я пришла, чтобы рассказать, что мы любим друг друга, и попрощаться с ним и… с тобой.

Вот я и поняла, что только ты мог подписать вексель!

Я плачу — так я рада, так счастлива, ведь сегодня я возвращаю тебе этот вексель.

Эту бумагу я случайно заметила на столе негодяя, чье отвратительное имя никогда не произнесут мои губы.

Никакими словами не выразить, как я тебе благодарна, любимый. А делами? Возможно ли делом доказать, сколь огромна моя благодарность?

Я верю, что признательность и любовь столь сильны, что сумеют одолеть могильный холод. Моя благодарность, моя любовь пребудут во веки веков, в это я верю, верю и в то, что дух мой всегда и всюду будет с тобой, не покидая тебя ни на минуту. Как верный пес, он будет хранить тебя и оберегать в земной юдоли, потом же мы снова будем вместе.

Мы никогда не говорили об этом, да и времени у нас, милый, за поцелуями и объятиями не оставалось на разговоры! Но поверь, Провидение воистину есть и воистину есть страна вечной юности. Не будь этой веры, разве хватило бы у меня сил расстаться с тобой!