Густав Майринк - Избранное: Романы, рассказы

Эти беседы живут в моей памяти, словно все было только вчера; стоит лишь вспомнить то время, и оживает все, что нас тогда окружало, вплоть до мелочей.

Вот и сейчас мне снова слышится голос отца и вспоминается каждое слово, каждый звук, все, что он сказал в ответ на мои раздумья: какова же цель странного омертвения моего сердца?

— Всем нам, сын мой, суждено охладеть, однако для большинства людей этот холод — холод смерти, а при жизни он им недоступен. Есть мертвые и мертвые.

У иных в последний их час смерть забирает столь много, что после них, можно сказать, ничего не остается. Другие оставляют по себе память о том, что они совершили при жизни, их доблесть и слава некоторое время не умирают, в известном смысле живет и внешний их облик, ибо таким людям ставят памятники. А сколь ничтожно мало значат при этом понятия о добре и зле, вполне очевидно, ведь и фигуры великих злодеев, Нерона или Бонапарта, тоже увековечены искусством.

Важно лишь одно — превосходство над другими людьми. Спириты говорят, что самоубийцы или те люди, что погибли при каких-то ужасных обстоятельствах, в течение определенного времени не покидают земного мира, однако я скорей склонен разделить другое воззрение — зримый облик обретают не призраки этих несчастных, которые являются во время спиритических сеансов или бродят в «домах, где водятся привидения», а, пожалуй, двойники самоубийц и прочих грешников, умерших без покаяния. Обычно их видят вместе с известными феноменами, сопровождавшими их смерть, словно в магнетических токах на месте их гибели запечатлелось все, что с ними произошло.

Убедиться, что это именно так, ты можешь, обратившись к ритуалам заклинания мертвых в Древней Греции, хотя бы тем, что описаны Тересием.

Смертный час — это лишь момент сокрушительной катастрофы, бури, сметающей все, что смерть не смогла подточить в человеке в течение его жизни. Скажу иначе: вначале смерть, как червь, точит органы менее важные — так человек стареет; но едва клыки смерти вгрызутся в столпы и основы жизни, все здание рушится. Таков обычный ход вещей.

Вот и меня ждет удел всех смертных; дело в том, что в моей плоти содержится слишком много элементов, которые, как оказалось, мне не под силу преобразовать методами… алхимии. Если бы я не обрел тебя, сын, мне пришлось бы когда-нибудь снова вернуться на землю, чтобы в новом существовании завершить все, что ныне я не довел до конца.

В книгах восточных мудрецов говорится: всякий муж должен дать жизнь сыну, посадить дерево, написать книгу. Лишь совершив это, пусть приступает он к «великому делу».

Жрецы и правители Древнего Египта, чтобы избежать по смерти возвращения в земной мир, завещали бальзамировать свои тела, они верили, что в клетках тела хранится духовное наследие и оно, едва тело истлеет, вернется к душе, а значит, придется ей снова трудиться, не зная отдыха.

В земном существовании наши таланты и слабости, изъяны, знания и способности нашего ума принадлежат телу, а не душе…

Мне, последней ветви нашего рода, в наследство от предков досталась телесная субстанция, ее клетки передавались из поколения в поколение и наконец стали моими. Наверное, ты, сын, сейчас думаешь: да возможно ли такое? Разве могут живые клетки перейти от отца к сыну по наследству? Если отец жив, то как он может оставить их в наследство своему потомку? Наследование этих клеток иного рода, оно не происходит в момент зачатия или рождения, это не грубый материальный процесс вроде переливания воды из одного сосуда в другой. По наследству передается определенный, сугубо индивидуальный план, по которому клетки подобно кристаллам вырастают вокруг некоего центра, и это происходит не в единый миг, но постепенно. Может быть, ты обращал внимание на одну занятную особенность, она нередко дает повод для шуток: старый холостяк-хозяин и его любимая собака с годами становятся похожими внешне? Это сходство объясняется астральными странствиями «клеток». Мы наделяем тех, кого любим, нашими собственными чертами. Домашние животные удивляют нас своей почти человеческой разумностью, а все дело в том, что к ним перешли «клетки» их хозяев. Люди же чем сильнее любят друг друга, тем больше «клеток» отдают и получают, тем прочнее становится сплав любящих, и наконец, по истечении миллиардов лет, человечество достигнет идеального состояния, станет цельностью, в которой соединятся неисчислимые индивиды. В день смерти моего отца, твоего, Кристофер, деда, я, единственный его сын, воспринял последний наследный дар нашего рода.

Я не горевал и не печалился, потому что все существо отца стало моим, словно он и не умирал. Непосвященный, пожалуй, не поймет и ужаснется, но, скажу тебе, я в буквальном смысле прочувствовал, как тело моего отца день за днем истлевало в могиле. Однако я не испытывал ни страха, ни отвращения, его плоть истлела, и тем самым высвободились прежде связанные силы, которые, подобно волнам эфира, проникли в мою кровь.

Если бы не ты, Кристофер, мне пришлось бы возвращаться к земной жизни снова и снова, дожидаясь, чтобы по воле Провидения — видно, не обойтись без этого слова — я обрел особое достоинство, которое тебе, мой сын, уже дано, — из ветви стал бы вершиной, венчающей родовое древо.

Ты, сын, в мой смертный час унаследуешь последние частицы моей формы, все, что я не смог довести до совершенства, а дальше уж тебе предстоит подвергнуть их, а вместе с ними и весь наш род алхимическому преобразованию и одухотворить.

Мне, как и нашим праотцам-ветвям, «избавление от тела» не суждено, ибо властительница всяческого тлена не питала к нам столь свирепой ненависти, какую вызываешь у нее ты. Избавление обретет лишь тот, к кому Медуза испытывает ненависть и страх, а тебя она и ненавидит, и боится. Вот тут-то она и просчитается, сама совершит то, чего не хочет допустить. Однажды она с дикой яростью набросится на тебя, чтобы сжечь дотла, но в своей безмерной злобе испепелит и собственное отражение в тебе — сотворится то, что выше сил человеческих: Медуза уничтожит частицу самой себя, тебе же поможет вступить в жизнь вечную; она уподобится жалящему себя скорпиону, и настанет великое превращение, не жизнь породит смерть, но смерть явится истоком жизни!

Сердце мое радуется и ликует, ибо я вижу, что ты, мой сын, призван увенчать собою наш род! Ты смолоду остыл, тогда как все мы, твои предки, даже в преклонные года сохраняли горячий жар в крови. Корень смерти — влечение пола, явное, как в молодости, или же затаившееся, как у старцев. Аскеты всех времен тщетно пытались его изничтожить, их усилия — труд Сизифа, который, не зная отдыха, втаскивал на гору камень, чтобы в отчаянии увидеть, как он снова и снова катится вниз. Ради обретения магической холодности, без которой нет возвышения над человеческими страстями, аскеты отвратились от женщин, меж тем женщина, и только она, могла бы прийти к ним на помощь. Женское начало здесь, на Земле, не свойственное мужчине, должно быть воспринято им, должно стать слитным с мужественным существом, тогда, и не раньше, затихнут в нем вожделения плоти. Если два полюса естества соединятся, то сомкнется кольцо супружества и в человеке воцарится холод, неподвластный внешним силам, магический холод, который сокрушит власть земных законов и уже не будет врагом жара, ибо он по своей природе чужд земной стуже и земному зною, его подобие — Ничто, из которого изливается все, что способен сотворить могучий дух, исполненный веры.