Трумен Капоте - Завтрак у Тиффани. Голоса травы

– Коллин, предположим, мы им уступим, сдадимся. Они ведь должны будут выпустить Кэтрин?

Она подняла глаза к верхушке кроны, словно ища просвет в сплетении листьев.

– Так мне следует… сдаться?

– Так считает миссис Каунти. Что нам надо вернуться домой.

– Почему? Она объяснила?

– В общем, да. Потому что вы всегда возвращались, всегда мирились. Так она сказала.

Долли улыбнулась, расправила свою длинную юбку; пробивающиеся лучи нанизывали ей на пальцы солнечные колечки.

– Был ли выбор? Это все, чего я хочу: выбор. Знать, что у меня могла бы быть другая жизнь, в которой все решения принимаю я, и только я. Вот тогда бы я успокоилась, воистину так. – Она опустила глаза: Райли ломал ветки, судья склонился над дымящимся котелком. – Если сдадимся, то мы сильно подведем судью… Чарли. Да, – наши пальцы вдруг сплелись, – он мне очень дорог.

Последовала такая долгая пауза, что сердце у меня запрыгало в груди, а дерево вдруг сложилось, как зонт.

– Этим утром, пока тебя не было, он сделал мне предложение.

Словно услышав ее, судья расправил плечи, a его деревенское лицо вновь помолодело, озаренное улыбкой школьника. Он помахал ей рукой, и когда Долли помахала в ответ, в этом было такое очарование. Как будто кто-то протер знакомый портрет, и, глядя на него, ты для себя открыл особый блеск и чистые, доселе неведомые краски. Отныне, что бы ни случилось, она уже не будет незаметной тенью в углу.

– Да ладно тебе, Коллин, – сказала она с упреком, видимо решив, что я обиделся.

– Но ты ведь не собираешься?…

– До сих пор я не удостаивалась привилегии самой принимать решения. Когда до этого дойдет, я, с Божьей помощью, пойму, как поступить правильно. Кого еще ты видел в городе? – спросила она, совсем меня обескуражив.

Я бы с радостью кого-то нафантазировал, придумал историю, только бы вернуть ее, забежавшую в будущее, куда я, оставшийся тем же, не мог за ней последовать. Но стоило мне описать сестру Иду, кибитку и детишек, рассказать, из-за чего они поцапались с шерифом и как мы их встретили посреди дороги, заблудившихся в поисках «женщины на дереве», и мы с Долли снова слились вместе, словно река, ненадолго разделенная островом на два рукава. Это, конечно, было предательством, и хорошо, что Райли меня не слышал, но я процитировал, кем он назвал сестру Иду, добавив, что она нашей Долли неровня. Последняя, услышав это, расхохоталась, но тут же протрезвела.

– Как это гадко – моим именем лишить детей куска хлеба. Им должно быть стыдно! – Она решительным жестом поправила на голове шляпу. – Коллин, вставай, прогуляемся немного. Эти люди наверняка еще там, где ты их оставил. По крайней мере, проверим.

Судья попытался нас остановить и, как минимум, настаивал на том, чтобы составить нам компанию. Долли долго доказывала, что ему лучше остаться на хозяйстве, а с Коллином она чувствует себя в безопасности, да и речь-то идет всего лишь о том, чтобы размять ноги… в общем, ей потребовалось немало слов, чтобы успокоить мою ревность.

Долли, как обычно, никуда не торопилась. Даже когда лил дождь, она шла по тропинке так, словно гуляла в саду, выцеливая глазами драгоценные лекарственные травы: побег мяты болотной, мелиссу и мяту, чьими запахами была пропитана ее одежда.

Она первой все замечала, и если в чем-то и проявлялось ее тщеславие, так только в том, что она раньше тебя делала то или иное открытие: птичий помет в виде браслетика, первые сосульки. Она всегда звала: «Иди погляди на облако-кошку, на звездный кораблик, на рисунок изморози!» Так мы и шли, ни шатко ни валко, по прерии. Долли совала в карманы то пучок увядших одуванчиков, то перо фазана. Этак мы до сумерек проваландаемся, подумал я.

К счастью, идти нам пришлось не слишком далеко: мы увидели кладбище, где сестра Ида со своим табором расположилась среди могил. Такая траурная детская площадка. Косоглазых близнецов подстригали их старшие сестры, Крошка Гомер драил сапоги с помощью слюны и листьев, а вполне взрослый парень играл что-то печальное на гитаре, привалившись к надгробию. Сестра Ида кормила грудью младенца, который свернулся у нее на груди, похожий на розовое ухо. При виде нас она не встала.

– Сдается мне, что вы присели на моего отца, – сказала ей Долли.

Да, это была могила мистера Талбо, и сестра Ида обратилась к надгробному камню (Урия Фенвик Талбо, 1844–1922, хороший солдат, дорогой муж, любящий отец) со словами:

– Прости, солдат. – Она застегнула блузку, что вызвало у младенца недовольную руладу, и поднялась.

– Не вставайте. Я просто… неудачно представилась.

Сестра Ида пожала плечами.

– Он уже стал делать мне больно, – сказала она и, как бы в подтверждение своих слов, погладила грудь.

– Опять ты, – обратилась она ко мне, в ее взгляде сквозило лукавство. – А где твой друг?

– Если я правильно поняла… – Долли осеклась, сбитая с толку окружившим ее выводком. – Кажется, – продолжила она, пытаясь игнорировать мальчонку не больше длинноухого зайца; он задрал ей подол и внимательно разглядывал голень, – вы хотели меня видеть? Я Долли Талбо.

Переложив ребеночка поудобнее, сестра Ида обхватила ее за талию, можно сказать, приобняла, как старую подругу.

– Я не сомневалась, что могу на вас рассчитывать. Дети, – она подняла младенца, как регулировщик свой жезл, – подтвердите Долли: мы ведь не сказали о ней ни одного худого слова!

Дети помотали головами, что-то бормоча при этом. Долли была тронута.

– Я им объясняла, что мы не можем уехать. – Сестра Ида завела печальную литанию.

Как жаль, что я не мог сфотографировать их вдвоем. Долли, вся такая строгая и старомодная, как ее вуаль, и фигуристая сестра Ида с сочными губами.

– Деньги… они все забрали, – продолжала сестра Ида. – Их бы надо арестовать, этого мерзотного Бастера и, как бишь его, шерифа, строящего из себя Кинг Конга. – Она набрала в легкие воздуху; ее щеки стали цвета спелой малины. – Мы в полной… вы меня понимаете. Даже если б мы что-то о вас слышали, не в наших правилах о ком-то плохо отзываться. Просто они нашли повод придраться, я же понимаю. И вот я подумала, что вы сможете как-то уладить эту ситуацию и…

– Нашли к кому обратиться, – вздохнула Долли.

– Но что же нам делать? Осталось, дай бог, полтора литра бензина, а у меня пятнадцать ртов и в кармане один доллар и десять центов. Уж лучше тогда оказаться за решеткой.

– У меня есть друг, – с гордостью заявила Долли, – блестящий ум, знающий на все ответ. – Твердая уверенность, прозвучавшая в ее голосе, говорила о том, что она в него верит на все сто. – Коллин, ну-ка беги и скажи судье, чтобы ждал к обеду большую компанию.

Я помчался во весь опор через прерию, высокая трава хлестала по ногам. Мне не терпелось увидеть лицо Чарли, и оно меня не разочаровало.