Трумен Капоте - Завтрак у Тиффани. Голоса травы

– Уже поздно, – сказала сестра Ида. – Бак, Гомер… бегите, мальчики, к кибитке. Как бы ее за это время не ограбили. Правда, брать там особенно нечего, – добавила она, провожая взглядом сыновей, чьи фигуры быстро исчезли на темной тропинке. – Разве что мою швейную машинку. Ну так что, Долли? Вы…

– Мы это обсудили, – ответила та и развернулась к судье за подтверждением.

– Вы выиграете процесс, вне всяких сомнений, – произнес он со знанием дела. – Тот редкий случай, когда закон будет на стороне правого. Но надо иметь в виду…

Долли его перебила:

– Надо иметь в виду. – С этими словами она вложила сестре Иде в руку сорок семь долларов, всю нашу заначку, и вдобавок золотые часы судьи.

Глядя на эти дары, сестра Ида покачала головой, словно отказываясь.

– Это неправильно, но я говорю вам спасибо.

Звук отдаленного грома прокатился по лесу, и в наступившей зловещей тишине из зарослей, подобно легкой кавалерии, с гиканьем выскочили Бак и Крошка Гомер.

– Идут! Идут! – закричали они хором, а последний, сдвинув шляпу на затылок, запыхавшимся голосом добавил: – Мы так припустили.

– Нельзя ли поконкретней? Кто идет?

Крошка Гомер сглотнул слюну.

– Эти типы. Шериф и с ним целая команда. С ружьями.

Новый раскат грома. Порыв ветра поколебал пламя костра.

– Так, выше головы. – Судья принял на себя командование, словно ждал этой минуты, и, должен признать, проявил себя во всем блеске. – Женщины и маленькие дети – в шалаш! Райли с парнями запасаются камнями и тоже лезут на деревья.

Когда указания были выполнены, на земле остался он один, с сомкнутыми челюстями, охраняя в наступивших сумерках напряженное молчание, как капитан, не собирающийся покидать тонущий корабль.

На сикоморе, нависшем над тропой, поместились пятеро, включая Крошку Гомера и его братца Бака, хмурого подростка, в каждой руке по булыжнику. Напротив нас, оседлав такой же сикомор, сидел Райли и с ним барышни постарше; сгустившиеся сумерки отполировали их бледные лица, мерцавшие в темноте наподобие свечных фонариков. Я почувствовал на щеке каплю дождя… нет, то скатилась капля пота. Хотя гром уже тихо ворковал, дыхание дождя обострило запахи листвы и костра. Шалаш надсадно заскрипел от перегруза. С моей точки обзора его обитатели превратились в некое единое существо, многоногого разноглазого паука, увенчанного шляпой Долли, как бархатной короной.

На нашем дереве все повытаскивали оловянные свистки вроде тех, которые Райли купил у Крошки Гомера; от них сам черт деру даст, сказала сестра Ида. Крошка Гомер снял свою огромную шляпу, вынул из ее недр «божью нить», длинную и толстую бельевую веревку, и принялся вязать петлю. Потом проверил действенность лассо, растянул и сузил петлю, и тут его очочки в стальной оправе так грозно сверкнули, что я даже попятился – пусть нас разделяет еще одна ветка. Судья, наш патрульный, шикнул, чтобы мы все замерли; это был его последний приказ перед вражеским вторжением.

Захватчики и не думали маскироваться. Из темноты выплывали с важным видом девять, двенадцать, двадцать молодцов, подсекая ружьями, словно косами, высокую траву. Впереди шел Юний Кэндл, поблескивая шерифской звездой на груди, а за ним Большой Эдди, чьи сощуренные, высматривающие нас глаза словно решали головоломку в газете: «Отыщите на дереве пятерых мальчиков и сову». Не с его мозгами. Он посмотрел на меня как на невидимку. У большинства из этих ребят в мозгу две извилины; максимум, на что их хватает, это лизнуть соли и опрокинуть кружку пива. Но тут я разглядел среди них мистера Хэнда, директора школы: вполне приличный человек, вроде не из тех, кого ожидаешь увидеть в сомнительной компании, объединенной постыдной целью.

Присутствие Амоса Леграна объяснялось любопытством. В кои-то веки он помалкивал, а на его голову, доходившую ей примерно до бедра, как на набалдашник трости, опиралась Верена. С другой стороны ее почтительно поддерживал преподобный Бастер.

Увидав тетушку, я как будто онемел, переживая заново страх, который испытал, когда после смерти матери к нам домой заявилась Верена, чтобы забрать меня к себе. Несмотря на заметную хромоту, двигалась она с привычной надменностью в сопровождении эскорта, пока не остановилась под нашим сикомором. Судья не отступил ни на сантиметр, стоял нос к носу с шерифом, словно между ними была невидимая черта и он бросал вызов сопернику: осмелишься ее пересечь?

И вот тут взгляд мой упал на Крошку Гомера, опускавшего свое лассо. Оно извивалось, подобно змее, большая петля напоминала разинутый рот, и в конце концов, после мастерской подводки, она охватила шею преподобного Бастера, чей сдавленный вопль был оборван мощным рывком вверх.

Друзья старика Бастера не успели толком вглядеться в его налившееся кровью лицо и взлетающие руки, как последовала массированная атака, вдохновленная успехом Крошки Гомера: полетели камни, пронзительно заверещали свистки, точно дикие птицы, и здоровые мужики, отталкивая друг друга, ринулись вспять в поисках спасения, в основном под телами уже рухнувших товарищей. Амос Легран, попытавшийся спрятаться под юбкой Верены, получил от нее оплеуху. Она единственная, пожалуй, повела себя как мужчина: грозила нам кулаком и ругала на чем свет стоит.

Посреди всеобщего гвалта раздался выстрел, точно хлопнули железной дверью. А за ним – пугающе долгое эхо, заставившее всех разом умолкнуть, и в наступившей тишине мы услышали хруст веток под тяжестью тела.

Это с соседнего сикомора падал Райли: медленно, вальяжно, как подбитый кот. Девочки вскрикнули и закрыли глаза ладонями; хрустнула толстая ветка, тело на мгновение зависло, словно оторвавшийся огромный лист, и окровавленной тушей рухнуло на землю. Все застыли. Наконец голос подал судья:

– О боже, о боже. – Он в трансе сполз на колени и принялся гладить безжизненные кисти рук. – Сынок, ради всего святого, скажи что-нибудь.

Мужчины, оробевшие, испуганные, образовали круг; звучали какие-то советы, явно не доходившие до сознания судьи.

Один за другим мы слезали с деревьев и подходили ближе; детский ропот: «Он умер? Он умер?» – звучал как стон или голос морской раковины. Мужчины почтительно поснимали шляпы и освободили проход для Долли; она была в таком столбняке, что не замечала никого, даже Верену, стоявшую рядом.

– Я хочу знать… – В голосе последней зазвенели нотки, которые невозможно было проигнорировать. – Какой дурак выстрелил из ружья?

Мужчины осторожно переглядывались, пока все взгляды не остановились на Большом Эдди. У того задергались скулы, он облизнул губы:

– Да блин, не собирался я никого убивать, просто выполнял свой долг, и все.