Трумен Капоте - Завтрак у Тиффани. Голоса травы

– Мать честная! – воскликнул он, раскачиваясь взад-вперед. – Шестнадцать душ! – И, бросив взгляд на жалкие крохи в котелке, хлопнул себя по лбу.

Я рассказал о «случайной» встрече Долли и сестры Иды в расчете на Райли, но он так и сверлил меня глазами; все могло кончиться ссорой, если бы судья не велел нам пошевеливаться. Он раскочегарил костер, Райли принес еще воды, и мы покидали в варево сардины, хот-доги, лавровые листья – короче, все, что попадалось под руку, включая целую пачку солоноватых крекеров, «для навару», как выразился судья. Кое-что мы вбухали по ошибке – например, кофейную гущу. Под конец, достигнув эйфории поварской команды, готовящей большой семейный банкет, мы окинули взорами дело рук своих и поздравили друг друга. Райли дал мне дружеский тычок, как бы все прощая, и тут как раз появились первые детишки, которых судья изрядно напугал своим громогласным «Добро пожаловать!».

Никто из них не рискнул приблизиться, пока не собралась вся ватага. И тогда Долли, решив выступить в роли женщины, демонстрирующей итоги аукциона, вывела их вперед, чтобы они представились. Началась перекличка: Бет, Лорел, Сэм, Лилли, Ида, Клио, Кейт, Гомер, Гарри… Тут музыкальная тема оборвалась, так как одна маленькая девочка отказалась назвать свое имя. Мол, это секрет. Сестра Ида с ней согласилась: секрет так секрет.

– Они такие капризные, – призналась она, завораживая судью своим дымчатым голосом и бархатными ресницами.

Он задержал ее руку, демонстрируя улыбку до ушей, – согласитесь, немного странное поведение для мужчины, который меньше трех часов назад сделал предложение другой женщине. Я ждал, что Долли, заметив это, проглотит язык, но она тут же откликнулась:

– Еще бы не капризные, когда такие голодные.

Тут судья смачно хлопнул в ладоши и, с гордостью кивнув в сторону варева, пообещал скоро навести в этом деле порядок. А пока, сказал он, отчего бы деткам не сходить на речку и не помыть руки. На что сестра Ида проникновенно заметила, что не только руки, уж если мыть, так все подряд.

Возникла небольшая заминка с девочкой, не пожелавшей назвать свое имя; она отказалась идти на речку, только у папы на закорках.

– Ты мой папа, – сказала она Райли.

Тот не стал спорить, а просто посадил ее на плечи, отчего она пришла в полный восторг. Всю дорогу до речки она бузила, а когда он сослепу, так как глаза ему закрыли, запутался среди лиан, девчонка огласила всю округу радостным визгом.

– Все, – не выдержал он, – слезай.

– Ну пожалуйста! Я тебе шепну на ушко, как меня зовут.

Позже я у него поинтересовался насчет ее имени и в ответ услышал: Бензин Тексако. Очень уж ей понравилось это словосочетание.

Речка там любому по колено, берега покрыты лоснящимся зеленым мхом, а по весне белоснежные росинки и карликовые фиалки пестреют здесь и там, точно лакомые крошки для диких пчел из ульев, прячущихся в речных бухтах. Сестра Ида присмотрела командную точку на берегу, откуда могла верховодить купанием.

– Так, без обмана! Я хочу видеть большое представление!

Нам тоже хотелось. Вдруг девушки, без пяти минут невесты, забегали в чем мать родила, а вместе с ними мальчики, взрослые и малыши, голые как соколики. Хорошо, что Долли и судья остались под деревом, но жаль, что Райли не составил им компанию: он меня смущал своим смущением.

Если серьезно, то только сейчас, увидев, кем он стал, я понял, в чем состоял парадокс его чопорности: он так хотел быть всеми уважаемым, что опасался, как бы чужие изъяны не запятнали его репутацию.

Эти незабываемые пейзажи молодости… Как часто, спустя годы, в холодных залах того или другого музея я останавливался перед подобной картиной и долго, словно завороженный, искал в ней приметы той давней сцены – только не реальной, со всей этой ребятней в цыпках, которая барахталась в холодной речке, а выдуманной художником: породистые молодцы и шагающие вброд барышни с телами в жемчужных каплях. Я спрашивал себя тогда и спрашиваю сейчас: как оно существовало, это ни на что не похожее семейство, и что со всеми ними сталось?

– Бет, ополосни волосы. Не брызгай на Лорел – это я тебе, Бак, прекрати. Дети, вымойте уши, пока еще есть такая возможность. – Но потом сестра Ида расслабилась и предоставила их самим себе. – Такой же день… – Она обмякла на мшистом ложе и направила на Райли весь заряд своих глазищ. – Что-то мне напомнило… то ли рот, то ли оттопыренные уши… сигареткой не угостите?… – спросила она, словно нечувствительная к его неприязни. В умиротворенном лице промелькнула та, какой она была когда-то. – Такой же день, только местечко похуже, ни деревца, а дом как пугало посреди пшеничного поля. Нет, я не жалуюсь: рядом были мама с папой и моя сестра Джеральдина, так что полный набор, а еще куча домашних животных, и пианино, и приятные голоса. Но жизнь была трудная, вся тяжелая работа ложилась на плечи одного человека, а хорошим здоровьем папа не отличался. С наемными рабочими проблема: в такой глуши никто долго не задерживался. Был один старик, в котором мы души не чаяли, но раз он напился и чуть не спалил дом. Джеральдина была на год старше меня, прехорошенькая, как и я, и вот в неполные шестнадцать ей взбрело в голову выйти замуж, чтобы кто-то помогал отцу вести хозяйство. Вот только в нашей дыре выбирать-то было не из кого. Мама худо-бедно давала нам домашнее образование, так как до ближайшего населенного пункта десять миль. Назывался он Юфрай, в честь местной семьи, и существовало расхожее выражение: «Юфрай – твой рай», так как на лето в этот городишко на горе приезжали богатенькие люди. Одним словом, в то лето Джеральдина устроилась там официанткой в гостинице «Лукаут». Обычно по субботам кто-то меня подбрасывал, и я оставалась у нее до утра. Мы тогда впервые ночевали не дома. Джеральдину городская жизнь особенно не привлекала, зато я ждала каждой субботы так, словно это двойной праздник: Рождество и мой день рождения. В городке был танцзал с разноцветной подсветкой и бесплатным входом. Я помогала Джеральдине прибраться в ресторане, и мы неслись туда, держась за руки. Я не успевала отдышаться, как уже отплясывала; мне не нужно было искать партнера, на каждую девушку приходилось по пять парней, к тому же мы там были самые симпатичные. Не скажу, что я была помешана на мальчиках, скорее на самих танцах; иногда все стоя смотрели, как я вальсирую, а партнеры у меня так часто менялись, что я едва успевала их замечать. Парни потом шли за нами до гостиницы и кричали под окнами: «Выходи! Выходи!» – и распевали на все лады, короче, вели себя так глупо, что Джеральдина едва не потеряла работу. А мы лежали в кровати и трезво оценивали вечер. Мою сестру, далекую от романтики, интересовало одно: кто из наших ухажеров сумеет по-настоящему облегчить домашние заботы. Она остановила свой выбор на Дэне Рейни. Он был старше других, двадцать пять, уже мужчина; некрасивый – оттопыренные уши, веснушки, невыразительный подбородок, зато себе на уме и такой сильный, что мог бы поднять бочку с гвоздями. В конце лета он нам помог собрать урожай пшеницы. Папе он сразу понравился, а мама, хотя и сказала, что Джеральдине еще рановато, не стала особенно сопротивляться. На свадьбе я плакала, полагая, что танцам нашим теперь конец и что мы с ней уже никогда не будем лежать, прижавшись, в одной постели. Но стоило Дэну Рейни взять бразды правления в свои руки, и все пошло как надо: он умел обращаться с землей, да и с нами тоже. Но вот пришла зима, и когда мы садились у камина, у меня то ли от жара, то ли от чего-то еще случалось предобморочное состояние. Я выходила во двор в одном платьице и даже не чувствовала холода, как будто я Снегурочка; закрою глаза и вальсирую. И однажды вечером я не услышала, как ко мне подкрался Дэн Рейни, схватил в объятья и закружил как бы в шутку. Только это была не шутка. Он ко мне неровно дышал, и в глубине души я знала это с самого начала. Он, конечно, ни о чем таком не говорил, а я и не просила, и все бы ничего, если бы Джеральдина не потеряла ребенка. Это случилось весной. Она смертельно боялась змей, и вот нарвалась, когда собирала яйца в курятнике; это был всего-навсего полоз, но он так ее напугал, что она выкинула на четыре месяца раньше срока. И тут ей словно шлея под хвост попала – постоянно не в духе, на всех срывается. Больше всего доставалось Дэну Рейни, он старался держаться от нее подальше, даже спал на пшеничном поле, завернувшись в одеяло. Я уехала в Юфрай от греха подальше и устроилась официанткой вместо Джеральдины. Танцы продолжались, как и прошлым летом, а я за это время еще больше похорошела, и два парня чуть не подрались из-за того, кто будет меня угощать оранжадом. Не могу сказать, что не радовалась жизни, но я была какая-то рассеянная, и в ресторане меня спрашивали, о чем я думаю, когда насыпаю в сахарницу соль или даю клиенту вместо ножа ложку, чтобы резать мясо. За лето я ни разу не выбралась домой. В один прекрасный день – такой же, как сегодня, по-осеннему голубой, словно вечность, – я, никого не предупредив, вышла из попутки и прошла три мили пешком мимо пшеничных стогов, пока не наткнулась на Дэна Рейни. Он не сказал ни слова, просто уткнулся в стог и заплакал как ребенок. Он вызвал у меня острую жалость, и я выплеснула на него столько любви, что не описать словами.