Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

Несчастная, увы! безумно любит;
Но от нее возлюбленный далеко.
И страстный пыл поддерживают в ней
Воспоминанья лишь, а не надежды:
Чем глубже тайна в сердце залегает,
Тем ярче разгорается огонь.
Но, наконец, Иерусалим в осаде,
И счастье ей сулит надежда снова.

При виде рати гордой и отважной
Унынию весь город предается;
Одна со светлым, радостным лицом
Эрминия глядит на иноверцев.
Меж христианских воинов ревниво
Выслеживает милого она;
То нет его, то вдруг его разыщет
И говорит с восторгом: «Вот он, вот!»

Высокая есть башня во дворце
Почти у самых стен; с ее верхушки
Весь христианский стан как на ладони:
Открыты взгляду горы и долины.
Оттуда, чуть осветит солнце мир,
До той поры, как лягут тени ночи,
Эрминия за станом наблюдает,
Вздыхая и любовь свою лелея.

Отсюда и на бой она смотрела,
И сердце трепетавшее как будто
Твердило ей: «Вот тот, кого ты любишь;
Вот тот, над кем теперь витает смерть».
И взгляды беспокойные за каждым
Движением следили; меч Арганта,
Танкреда ударяя, каждый раз
Такую ж наносил ей рану в сердце.

Когда же до нее доходит весть
О том, чем день минувший завершился
И что еще Танкреду угрожает,
В ней новая рождается боязнь:
Она, от всех скрываясь, втихомолку
Со вздохами перемежает слезы;
Бескровного, поблекшего лица
Черты полны и горести и страха.

Одна другой ужаснее картины
К себе ее приковывают мысли:
Страшнее смерти сон ее во тьме
Зловещими виденьями пугает.
Ей чудится возлюбленный в крови,
Истерзанный, о помощи молящий;
В смятении проснется: и в глазах,
И на груди – невысохшие слезы.

И не одна опасностей грядущих
Боязнь ее волнует и тревожит;
Страшат ее и раны, что герою
Нанес Аргант в неистовстве своем.
Растут кругом обманчивые слухи,
Растут и муки в сердце у нее:
Танкред лежит, ей мнится, без движенья,
Готовый уж глаза закрыть навеки.

От матери своей она узнала
Про свойства чудодейственные трав;
Узнала, по обычаю Востока,
Как боли заговаривать и как
Залечивать на теле пораненья.
О, отчего она своей рукой
Не может приложить лекарство к ранам
Того, кто ей на свете всех дороже!

Как милого лечить она хотела б!
Меж тем его врага должна лечить.
Нередко мысль приходит ей Арганту
Намазать раны соком ядовитым;
Но руки непорочные ее
Противятся такому злодеянью:
Тогда она желает, чтобы силу
И чары и лекарства потеряли.

Она не побоялась бы пойти
Во вражий стан: давно уж пригляделись
Ее глаза к событиям военным.
Душа ее закалена привычкой
К опасностям, невзгодам и трудам,
И не из тех она трусливых женщин,
Что тени даже собственной боятся
И, чуть о страшном слышат, уж дрожат.

Особенно в ней гасит страх любовь.
Чтоб своему последовать влеченью,
Она спокойно в Африку пошла бы,
К чудовищам и гадам ядовитым;
Но если ей за жизнь свою не страшно,
Должно быть страшно ей за честь свою:
Любовь и Честь, на сердце посягая,
Его в соревнованье и терзают.

Ей Честь кричит: «Ты, юная царевна,
Что мне повиновалась до сих пор
И чью я непорочность сохранила
В неволе и в несчастиях, ты хочешь,
Свободная, утратить это благо?
Кто в этом нежном сердце мог зажечь
Губительное пламя? Ах! о чем
Твои мечты? И в чем твои надежды?

Общественное уваженье, дань
Уму и добродетели – ничто
В твоих глазах? Среди врагов позора
Прелестницей ночной искать ты хочешь?
Твой победитель скажет: «Потеряв
Престол, меня ты стала недостойна!»
Покинутая, будешь предана
Ты оскорбленьям воинского сброда».

Коварная Любовь иное шепчет:
«Не зачата ль ты чудищем лесным?
В скалистых льдах на свет не родилась ли?
Чувствительной и юной, не тебе
Пренебрегать любви мятежным пылом.
Не каменным и не железным сердцем
Владеешь ты, чтоб убегать, краснея,
Чуть имя только милого услышишь.

Иди, куда влекут тебя желанья!
Тебя страшит жестокий победитель?
Кто ж разделял твою печаль? Кто тронут
Слезами был твоими? Он жесток?!
Не ты ль, когда колеблешься так долго?
Танкред великодушный погибает,
А ты, неблагодарная, заботы
Все отдаешь противнику его!

Верни Арганту яростному жизнь,
Верни ему и силы, чтоб Танкреда
Он доконал: так вот какая будет
Расплата за его благодеянья!
И у тебя могли подняться руки
На эту нечестивую работу!
И крыльев не дал стыд еще тебе,
Чтоб улететь отсюда без оглядки!

Какой восторг, какая честь была бы
Для любящего сердца твоего,
Когда б своей рукой в своем герое
Ты оживила гаснущее пламя:
Когда б Танкред обязан был тебе
Возвратом красоты своей поблекшей!
Любуясь им по-прежнему, свое
Ты обожала б в нем произведенье!

Его бы слава стала и твоею,
Делила бы ты подвиги его:
Счастливая, в его объятьях чистых
Ты брачные бы радости вкушала.
Супругой уважаемой Танкреда
Явилась бы ты меж латинских жен
В Италии прекрасной, где и доблесть
И вера светом истины сияют».

Безумная, отдавшись грезам сладким,
Заранее в блаженстве утопает;
Но тучей омрачающей в душе
Рождаются тревожные сомненья:
Как выйти незаметно из Солима?
Как бдительную стражу обмануть?
Как отпереть ворота, что всегда
Боязнь вторженья держит на запоре?

Эрминия с Клориндой неразлучна:
Рождающийся день их видит вместе;
День угасает, всё они вдвоем;
Когда же ночь окутывает землю,
Постель одна и та же зачастую
Покоит негой сладостной обеих.
Все говорит Эрминия Клоринде,
Лишь тайны сердца ей не открывает.

Хранит она глубоко тайну эту.
Когда вздохнуть случится при подруге,
Она тотчас придумает причину:
Как будто о судьбе своей скорбит.
Не ведает ни часа, ни мгновенья
Их дружеский союз, и, налицо ли
Клоринда, или нет, ее жилище
Открыто для Эрминии всегда.

В отсутствие воительницы к ней
Является Эрминия однажды
И остается ждать все с той же думой:
Как выполнить и утаить побег.
Пока она, боясь и сомневаясь,
Колеблется меж тысячью решений,
Доспехи ей бросаются в глаза;
И говорит она себе, вздыхая:

«Счастливая воительница! Ах,
За что меня судьба так обделила!
Не подвиги, не суетная слава
Красы во мне к ней зависть возбуждают…
Но шаг ее не связан длинным платьем,
И в клетку не посажена отвага:
Пойдет, куда захочет, и ее
Ни страх не остановит, ни стыдливость.