Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

«Ты воина там видишь, что от мести
Борца за нашу славу ускользнул.
Остановить его уж мы не в силах:
Латинянам расскажет он, какой
Его начальник участи подвергся;
Важнейшие он тайны выдаст им,
И это их принудит, может статься,
Бертольдова обратно вызвать сына.

Возврат для нас опасный мы должны
Предупредить иль хитростью, иль силой.
Сойди же к христианам: что им вестник
На благо скажет, обрати во зло;
Пролей в сердца латинян, гельветийцев
И англичан могучую отраву
Разноплеменной розни, посели
В отрядах недовольство и раздоры.

Тебя вполне достоин подвиг: ты же
Властителю его и обещала».
Сказал он, и чудовище тотчас же
Летит исполнить замысел коварный.
А вестник между тем, достигнув стана
Воителей Христовых, говорит:
«Я должен видеть вашего вождя;
Меня к нему, прошу вас, проводите».

К Готфриду любопытная толпа
Его ведет; почтительно склонившись,
Целует он ту доблестную руку,
Что заставляет Азию дрожать,
И говорит: «Герой, от океана
До звезд своими подвигами славный,
Хотел бы я порадовать тебя
Вестями!» И со вздохом продолжает:

«Единственный сын датского монарха,
Свенон, опора старости его,
Горел мечтой стать под твои знамена
В ряды отважных мстителей Христовых:
Ни трудности похода, ни наследство,
Ни нежность к престарелому отцу —
Ничто в его великодушном сердце
Унять не в силах было это рвенье.

Он под твоим главенством знаменитым
Хотел войны искусство изучить;
Его душа безвестностью томилась;
Исполнен был он зависти к Ринальду,
Сравнившемуся в возрасте столь юном
С храбрейшими воителями мира.
Но больше всех соблазнов возбуждал
В нем рвение венец небесной славы.

Становится, пылая нетерпеньем,
Он во главе отряда молодежи
И прямо через Фракию идет
Почти без остановок в Византию;
Там император греческий радушно
Его в своих палатах принимает;
Туда ж к нему является твой вестник
С последними военными вестями.

Рассказывает он о том, как пала
Антиохия и каким позором
Окончилась для персов их попытка
Обратно город взять; и о тебе
Рассказывает он, и о Ринальде,
О том, как этот юноша в порыве
Великодушном скрылся и в каких
Он подвигах являл свою отвагу.

А напоследок вестник прибавляет,
Что вы уже у стен Иерусалима,
И приглашает принца разделить
Последние хотя бы лавры с вами.
Воспламеняют юношу рассказы;
Ему веками кажутся часы:
С неверными сразиться полный рвенья,
Омыть он жаждет руки в их крови.

Как будто ваша доблесть боевая
Упреком служит трусости его;
Снедаемый стыдом, он и советы
И просьбы все упорно отвергает.
Страшит его одна опасность только:
Не разделив опасностей твоих,
Не разделить с тобой и славы бранной;
И ничего не слушает он больше.

Сам ускоряет он свою судьбу;
Едва, чтоб в путь скорей пуститься, первых
Лучей авроры в силах он дождаться:
Кратчайшую дорогу избирая,
Он даже не пытается ни трудных
Проходов, ни враждебных стран избегнуть;
Он нас ведет неведомо куда,
И мы ему покорны, как слепые.

Здесь голод нас подстерегает, там
Природа заграждает нам дорогу:
Вести борьбу приходится повсюду,
Но мы одолеваем все препоны,
Врагов уничтожая там и здесь.
Победы в нас поддерживают бодрость,
И мы, гордясь успехами своими,
Пределов Палестины достигаем.

Тут наши скороходы нам доносят,
Что слышен шум оружия и видны
Распушенные по ветру знамена;
А это заставляет их бояться,
Не войско ли идет на нас большое.
Бледнеют лица воинов, Свенон же
Бесстрашно и спокойно озирает
Испуганный отряд и говорит:

«Нас пальмы победителей, друзья,
Иль мучеников пальмы ждут сегодня!
Надеюсь я на первые, но славу
Нам большую еще сулят вторые.
Когда-нибудь здесь в память нас воздвигнут
Потомки храм; сюда стекаться будут
Народы, чтоб почтить могилы наши
Иль чтоб трофеи наши увидать».

Сказав, он расставляет часовых,
Распределяет должности, работы,
Велит всем при оружии остаться
И сам ни лат, ни шлема не снимает.
И вот среди полночной тишины,
Когда вокруг все мирным сном объято,
Внезапно страшный рев пронзает воздух
И судорогой землю потрясает.

«К оружию!» – кричат, и королевич
Летит, чтоб во главе отряда стать;
Его глаза отваги мечут искры,
Лицо горит. Нас бурно атакуют:
Враги непроницаемым кольцом
Охватывают нас; мечи и копья
Вздымаются вокруг дремучим лесом,
И сыплются дождем обильным стрелы.

На каждого из нас в бою неравном
По двадцати приходится врагов;
Немало уж сраженных и немало
Во мраке при последнем издыханье.
Но в том же мраке и число убитых,
И раненых число погребено;
И подвиги и беды наши ночь
Под черной пеленой таит ревниво.

Меж тем Свенон являет неустанно
И силу рук, и тяжесть их ударов:
Вокруг него течет ручьями кровь,
И груды тел ему оплотом служат;
Куда он на коне в разгаре схватки
Ни обернется, всюду он несет
В своих глазах лучистых смертный ужас
И смерть в своей руке вооруженной.

Сражаемся мы так, пока авроры
Лучи не озаряют небосклон;
Рассеяв тьмы все ужасы, они же
Все ужасы нам смерти открывают.
Столь вожделенный день приносит нам
Лишь зрелище смятенья и печали:
Весь стан телами мертвыми усеян
И нашими останками покрыт.

Две тысячи нас было, а осталось
Не больше сотни. Дрогнуло ли сердце
Геройское от ужаса, не знаю;
Но светел был и ясен вид Свенона.
И говорит он нам, возвысив голос:
«Пойдемте же, товарищи, и к счастью,
И к славе по пути, что указали
Нам павшие бойцы своею кровью».

Он говорит и, улыбаясь смерти,
Что быстро приближается к нему,
Перед потоком хлынувшим отвагу
И стойкость беспримерную нам кажет.
Нет лат таких, хотя бы из алмаза,
Чтоб меч его могучий не пронзил,
Невдолге тело юное собою
Одну сплошную рану представляет.

В неукротимый труп уже не жизнь,
А храбрость лишь одна влагает душу:
Он на удар ответствует ударом;
Чем глубже рана, тем он сам страшней.
Но вдруг, глазами яростно сверкая,
Поддержанный товарищами воин
Свирепо нападает на него
И после долгой схватки побеждает.