Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

Так юных львов воспитывает мать:
Еще у них и гривы нет на шее,
Еще вполне их силы не окрепли
И не сложилось тело; но уже
Она через опасности их учит
Добычу находить, бросаться смело
На всякого, кто их покой нарушит,
И робкое преследовать зверье.

От юношей не отстает старик;
Они султана разом окружают
И, как один, в одно и то же время
Шесть копий устремляют на него.
Но старший и храбрейший вслед за тем,
Копье отбросив в сторону, к султану
Вплотную приближается, чтоб меч
В его коня вонзить по рукоятку.

При полной неподвижности неверный
Глядит на нападающих с презреньем:
Так в бурю одинокая скала,
В самой себе опору обретая,
И небу и волнам бросает вызов.
Одним ударом череп рассекает
Султан тому из братьев, кто хотел
Его свалить, убив коня сначала.

С любовью к умирающему брату
Протягивает руку Арамант:
Бесплодная и роковая нежность,
Влекущая лишь новую погибель!
Султан, мечом ударив по руке,
Обоих братьев друг на друга валит.
И падают вдвоем они, мешая
И кровь свою, и вздохи перед смертью.

Сабин заносит издали копье;
Но миг один – и уж оно в осколках,
А сброшенный с седла воитель юный
Уж на земле и под конем врага.
С трудом земные узы порывая,
Душа его прощальный шлет привет
И небу лучезарному, и жизни,
Так много светлых дней ему дарившей.

Из пятерых живыми остаются
Два брата-близнеца Пик и Лаврентий;
Лицо в лицо, они давали часто
Родителям к ошибкам милый повод.
Но Сулейман впервые и навеки
Их разницей жестокой отмечает:
С плеч голову он сносит одному,
Другому же насквозь пронзает сердце.

Отец – иль нет! – скорее, тот несчастный,
Что был отцом, всех сыновей своих
И всех своих надежд погибель видит:
Как может и дышать он, и сражаться!
Иль взгляда он не бросил на черты,
Покрытые уже тенями смерти?
Иль не приметил он, как простирались
К нему уже в последних корчах руки?

Часть горестей его под пеленою
Скрывает благодетельная ночь;
Но для него цены уж не имеет
Победа, если сам он не погибнет.
Так явно не щадит своей он крови,
Так явно жаждет крови Сулеймана,
Что не решить, чего он больше хочет:
Убить иль быть убитым самому.

Кричит врагу он напоследок: «Варвар!
Ты презираешь возраст мой и слабость?
И все мои усилия не могут
Привлечь ко мне оружие твое?»
И с этими словами он наносит
Ему такой удар, что пробивает
Насквозь броню: струей широкой кровь
Стремится из пробоины наружу.

В ответ на крик и на удар султан
Со злобой устремляется на старца,
Пронзает и его доспехи также
И меч ему в утробу погружает.
Короткий вздох лишь испустив, несчастный
Уж без дыханья падает с коня,
И вытекает кровь попеременно
То изо рта, то из глубокой раны.

Так мощный дуб на Апеннинах, долго
Налеты бурь с презрением встречавший
И бурей же поваленный внезапно,
Соседние деревья валит сам;
Так и несчастный воин за собою
Противников ближайших увлекает:
Боец неустрашимый и не мог
Иначе, как с толпою жертв, погибнуть.

Пока султан неукротимой сечей
Питает злобу алчную, арабы,
Вождя воспламененные примером,
Нещадно избивают христиан.
И Генрих-бритт, и Олоферн-баварец,
Сраженные Драгутом, погибают;
Гильберту и Филиппу из земель
Прирейнских смерть в мече Ариадена.

Бьет палицей Эрнеста Альбазар,
И гибнет Ангерран от Альгазеля.
Но кто бы мог в кровопролитной свалке
Пересчитать неведомо погибших?
Меж тем Готфрид, проснувшийся от криков,
Срывается с постели: он уж в латах,
Уж воинов кольцом он окружен,
Уж во главе отряда он несется.

Переполох ужасный, с каждым мигом
Все больше возрастающий, наводит
Готфрида на догадку, что на стан
Арабы неожиданно напали;
Ему известно было, как они
Равнину разоряют; но и мысли
Не мог он допустить, чтоб дерзость этих
Разбойников простерлась так далеко.

Пока он поспешает к месту битвы,
«К оружию!» – внезапно раздается
Тревожный зов с другой уж стороны,
И воздух потрясает рев ужасный:
То во главе отряда осажденных
На христиан Клоринда налетает;
Аргант при ней. И говорит тогда
Готфрид с ним рядом скачущему Гвельфу:

«Ты слышишь эти яростные крики,
Что от солимских стен несутся к нам?
Необходимо, чтоб твоя отвага
И ловкость помешали нападенью.
Возьми с собой часть нашего отряда,
Спеши туда и защищай окопы;
А я сейчас на варваров ударю,
Чтоб отразить нечаянный набег».

Сказал, и в направлениях различных
На зов своей судьбы стремятся оба:
Гвельф против осажденных, а Готфрид —
Туда, где упиваются победой
Отпора не нашедшие арабы.
В пути его отряд все возрастает,
И наконец, могущественный, грозный,
Является на пир кровавый он.

Так Эридан, смиренно ниспадая
С родных высот, лишь узкое сперва
Прокладывает русло; но чем дальше,
Тем и воды и гордости в нем больше.
В конце концов мятежной пеленой
Победно затопляет он равнину
И с морем в бой вступает, не дары
Ему неся как будто бы, а вызов.

Готфрид при виде христиан бегущих
Им путь перерезает, угрожая:
«Куда и от кого бежите вы?
Взглянули бы, кто гонится за вами;
Вы перед шайкой варваров дрожите,
Что раны наносить и получать
Открыто не умеют. Возвратитесь!
Один ваш взор вселит в сердца их ужас».

Сказав, бока сжимает он коню,
И вот уже он в пламени пожара,
Зажженного султаном, презирая
И пыль и кровь, и копья и мечи;
Ломает он крепчайшие преграды;
Теснейшие ряды он прорывает.
Взмахнет мечом, и валятся вокруг
И пешие, и всадники, и кони.

Наскакивает он на груды тел
Полуживых и мертвых; Сулейман же
Отнюдь не уклоняется от битвы:
Напротив, сам готовится мечом
Разить благочестивого Готфрида.
Воителей каких, каких героев
Судьба со всех концов земли сбирает,
Чтоб силами померяться могли!

Отвага будет с яростью бороться,
Всей Азии решен здесь будет жребий.
Чей взгляд бы все удары уследил?
И всякое движенье чей наглядно
Язык изобразил бы? Бой ужасный!
Молчаньем обхожу я сотни дел,
Что скрыла ночь, но что достойны были
Свидетельства и солнца и вселенной.