Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

Видны в отряде Аларкон жестокий,
Омар благоразумный, Хидраорт
И Римедон, в отваге дерзновенной
Ни смертных не боящийся, ни смерти.
Тигран, Рапольд, корсар неустрашимый,
Морей недавний ужас, и Ормонд,
И Марлабуст, арабов покоривший,
За что и был «Арабским» прозван сам.

Оринд еще там виден, Аримон,
Пирга, Бримарт, в прах мечущий твердыни,
Сифант, коней известный укротитель:
И ты, Аридамант великодушный,
Лицом к лицу с врагом неодолимый,
И Тизаферн, и на коне, и пеший,
С копьем, с мечом, достойного себе
Противника доныне не нашедший.

Главенствует отрядом армянин,
В ислам из христианства перешедший;
Как христианин Климентом он звался,
Теперь же носит имя Эмирена.
Всех воинов дороже он калифу:
Искусный вождь и доблестный боец,
Своим благоразумием он так же
Известен, как и храбростью и силой.

А после всех героев появилась
С блестящей конницей своей Армида
В роскошной колеснице; за плечами
Колчан был у нее и лук в руке.
В лице с природной нежностью мешаясь,
Гнев придавал ей вид неустрашимый:
И угрожает будто бы она,
И, угрожая, тем сильней чарует.

Армиды колесница вся сверкает
Рубинами и золотом; ее
Попарно запряженные четыре
Везут единорога, а вокруг
Сто юношей и сто юниц несутся
С пучками стрел, бряцающих в колчанах:
Они коней белее снега гонят,
А те быстрей, чем молния, летят.

За конницей Армиды Арадин
Ведет отряд наемников сирийских.
Так феникс возрожденный эфиопам
Являет снова прелести свои:
И оперенья пестрого богатства,
И блеск лучистый горла золотого;
Его глазами люди провожают,
И птицы от него не отстают.

Так воинов Армида ослепляет:
Как ни были бы яростны, при виде
Ее воспламеняются все души.
И с гневом на лице уж все сердца
Она приводит в трепет: что же будет,
Когда ей радость взгляды оживит,
Подернутся глаза истомной влагой
И на губах засветится улыбка!

Калиф за Эмиреном шлет: он хочет
Ему вручить военной власти знак
И замысел блистательный доверить.
Уже предназначеньем славным полный,
Воитель приближается, собой
Достойного избранника являя;
Ряды свои черкесы размыкают,
И он по ступеням восходит к трону.

Колена преклонив перед калифом,
Он слышит: «С этим скипетром тебе
И власть свою, и участь я вручаю;
Возьми его и за меня начальствуй.
Да сокрушат врага твои удары,
Да не познает ига данник мой!
Кому же избежать удастся смерти,
Пусть мщенье обретет в оковах наших!»

Эмблему принимает Эмирен
С почтительным поклоном и словами:
«Напутствуемый милостью твоею,
Лечу я на призыв желанной славы.
Я именем твоим сражаться буду
И отомщу за Азию; вернусь
К тебе я победителем иль смертью,
Но не стыдом покрою пораженье.

Ах, если нам грозит небесный гнев,
Пусть на меня падут его удары!
Пусть с торжеством к тебе вернется войско,
А вождь его свидетелем победы
Останется лежать на поле брани».
Сказал; и клики воинов, и звуки
Военных труб вещают тот восторг,
Что вызван этим выбором блестящим.

Калиф среди приветствий сходит с трона
И в ставку возвращается свою.
Там к трапезе вождей он приглашает
И, на своем почетном месте сидя,
Им рассылает кушанья с приправой
Из слов благоволенья и вниманья.
Армида и в утехах между тем
Намерений не забывает злобных.

По окончанье трапезы все взоры
Устремлены упорно на Армиду,
И по известным признакам она
В заразе убеждается всеобщей.
И в голосе являя, и в осанке
Суровую надменность, но при этом
Почтительность стараясь соблюсти,
К калифу речь она такую держит:

«О царь царей, намерена я также
За веру и за родину сражаться.
Я – женщина, но родилась в венце;
Руке ж, которой подобает скипетр
Властительный держать, равно приличен
И бранный меч. Моя рука сумеет
Врагов разить без промаха и кровь
Из ран их извлекать струей обильной.

Не думай, государь, что я свою
Отвагу под знаменами твоими
Впервые подвергаю испытанью.
Сражалась я уже за нашу веру
И за твое владычество; ты слышал
О подвигах моих: тебе известно,
Что я одна сумела положить
Славнейших из героев христианских.

Закованных, в неволю обращенных,
Отправила я их в твои владенья;
Теперь уже стонали бы они
В твоих недосягаемых темницах,
И сам бы ты в успехе своего
Оружия сильнее был уверен,
Когда б Ринальд спесивый, их оковы
Разбив, не истребил моей охраны.

Ринальда знаешь ты: тебя достигла
Молва о приключениях его;
Жестокий, он нанес мне оскорбленье…
И до сих пор еще мной не наказан!..
Давно я ненавижу христиан,
Но ненависть во мне кипит иная.
Когда-нибудь я все тебе открою,
Теперь же занята я только местью.

И месть свершится: ни одна стрела
Не полетит по воздуху напрасно;
Но если кто из воинов твоих
Снести сумел бы голову злодею
И мне ее кровавую принес бы,
Считала бы себя я отомщенной,
Хоть для меня и слаще и славней
Была бы месть, исполненная мною.

За эту благородную услугу
В награду предлагаю, что могу:
Сокровища мои и самое
Себя. Я это обещаю, в этом
Клянусь перед людьми и небесами.
И если бы нашелся воин здесь,
Которого прельстила бы награда,
Пусть выступит и пусть себя объявит».

Адраст, пока Армида говорила,
С восторгом пожирал ее глазами.
«Небесная краса, – он восклицает, —
Не твой удар злодея поразит.
Для сердца вероломного большая
Была бы честь пасть от руки прекрасной;
Я буду мстить и голову его
Я положу к ногам своей богини.

Ему я сердце вырву; из останков
Для коршунов устрою пир кровавый».
Так говорил индиец; Тизаферн,
Бахвальством возмущенный, восклицает:
«Да кто же ты, что смеешь на глазах
Калифа и моих так величаться?
Есть воин, может быть, что все свершил бы,
Чем хвастаешься ты, но он молчит».

Адраст ему в ответ: «Мои слова
Моих же дел неизмеримо ниже;
И если бы не здесь мы находились,
Ты смертью бы за дерзость мне ответил».
Калиф их заставляет замолчать
И говорит, к Армиде обращаясь:
«Прекрасная царевна, ты, бесспорно,
Душой и сердцем воина владеешь.