Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

«Вы видите, – так молвил старец мудрый, —
Что солнце, вам светящее с небес,
Своими дружелюбными лучами
И стан, и дом, и горы озаряет.
Сопровождаемые мной, вы все
Препоны и напасти одолели;
Теперь одни дойдете вы до места:
Я следовать за вами уж не смею».

И всех троих, едва окончив речь,
Среди равнины старец покидает.
Они идут и достигают вскоре
Своих шатров; меж тем молва успела
О возвращенье их желанном весть
Отрадную распространить по стану.
Готфрид об этом первый узнает
И первый поспешает к ним навстречу.

Покорно и почтительно Ринальд
К Готфриду приближается с такими
Словами: «Государь, из ложной чести
Восстал я на несчастного Гернанда.
Я твой закон нарушил и за это
Раскаяния муками наказан;
Теперь же возвращаюсь я, готовый
На все, чтоб искупить свою вину».

Готфрид к нему склоняется, сжимает
В объятиях и говорит: «Забудем
И о беде твоей, и об ошибке;
Ты быстро и легко ее искупишь,
Коль в прежнего Ринальда превратишься
И новыми прославишься делами.
Сразись за нас с врагом, ускорь его
Погибель, одолев чудовищ леса.

Старинный этот лес, доныне щедро
Нас деревом снабжавший для машин,
Стал адских чар гнездом, приютом страха
И ужаса; в него никто не смеет
Проникнуть для порубки; без машин же
Посмешищем в глазах врагов мы будем.
Пусть то, что наших воинов пугает,
Тебя победой новой возвеличит».

Готфрид сказал и смолк; герой же скромно
Себя на подвиг трудный отдает:
В словах его уверенности мало,
Но по лицу в успехе нет сомненья.
Вокруг него толпятся Гвельф, Танкред
И прочие вожди; он пожимает
Всем руки, обнимает их, уходит,
Спешит назад и обнимает вновь.

С приветливым, непринужденным видом
Ринальд к толпе собравшейся выходит,
И радостными кликами героя
Любимого встречает целый стан.
Подумать можно было бы, что это
С трофеями вернулся триумфатор,
Который все мятежные народы
И Запада и Юга покорил.

Сопутствуемый всеми, он доходит
До своего шатра и там садится
В кругу друзей. Беседуют они
И о войне, и о волшебном лесе.
Потом все удаляются; один
Пустынник остается лишь и молвит:
«Чудес ты нагляделся; злые чары
Тебя от нас далеко отклонили.

Чем не обязан ты Владыке мира!
От уз волшебных Им освобожден;
Родному стаду возвращен, откуда
Был пагубным исторгнут заблужденьем;
Через уста Готфрида избран воли
Его святой вершителем. Но, прежде
Чем приступить к делам великим, ты
Очиститься от скверны всякой должен.

Все на глазах твоих еще повязка,
Душа еще все в тине пребывает;
Ни Нил, ни Ганг, ни океан не могут
Вернуть тебе былую чистоту.
Одно лишь Небо смоет без остатка
Следы постыдной слабости твоей;
Открой ему смиренно тайны сердца
И вознеси молитву со слезами».

Сказал; герой, в любви безумной каясь,
Свой взор поднять на старца не дерзая
И перед ним повергшись ниц, ему
Истерзанное сердце открывает.
Прощает Петр его во имя Неба
И говорит: «При первых же лучах
Рассвета поднимись на эту гору
И вознеси Всевышнему молитву!

Оттуда возвращайся в населенный
Обманчивыми призраками лес
И одолей чудовищ всех, коль сможешь
Бороться против новых искушений.
Ринальд, Ринальд, тебя я заклинаю:
Будь непреклонен к сладостным призывам
Прелестниц вероломных, не сдавайся
На взгляды их, улыбки и мольбы».

Воспламененный мудрыми речами,
Воитель весь отличьем лестным полон:
Весь день, всю ночь он только им и бредит
И, бурным нетерпением горя,
Аврору обвиняет в промедленье;
Рассвета не дождавшись, уж встает
С постели он, доспехи надевает
И к цели направляется бесшумно.

Со светом тьма еще боролась, звезды
Еще не все погасли в синем небе;
Но в мантию пурпурно-золотую
Облекся уж проснувшийся восток.
Невольно по пути залюбовавшись
Бессмертною, нетленною красою,
Блиставшею на грани дня и ночи,
Так думал очарованный Ринальд:

«Как светлы небеса! На колеснице
Великолепный путь свершает солнце,
У ночи на челе сверкают звезды,
И к этим чудесам не рвемся мы
Ни думами своими, ни сердцами!
Нас ослепляет мрачный, тусклый блеск
Тех взглядов, тех улыбок, что в избытке
Прелестницы земные расточают!»

Тем временем он всходит на вершину
И там, свой взор к востоку обратив,
Коленопреклоненный, устремляет
К престолу Вседержителя все мысли,
Так восклицая: «Отче и Владыко!
На первые мои ошибки в жизни
Пролей росу прощения и в сердце
Заразы семена искорени!»

Аврора, зарумянившись сильней,
Ему лучи навстречу посылала;
И шлем его, и латы, и вершина
Горы тонули в золотом сиянье.
Прозрачный, свежий воздух обвевал
Его отрадным, сладостным покоем,
А ветерок, играя облаками,
Обрызгивал его росой душистой.

Как жидкие жемчужины, росинки
Подобно белоснежной пелене
Ринальдовы одежды покрывают:
Так высохший цветок вновь оживает
От лучезарных слез Авроры; так,
Весеннею порою обновившись,
В наряде из лучисто-пестрых блесток
Красуется змея на солнцепеке.

И, видя это, чувствует воитель,
Как мужество растет и крепнет в нем;
Он к лесу направляется бесстрашно
И вскоре до того доходит места,
Где в ужасе оружие слагали
Храбрейшие соратники его.
В лесу ничто не поражает взгляда:
Он полон весь пленительною тенью.

Прелестная гармония ласкает
Ринальда слух: и ручеек журчит,
И шепчется с листвой зефир крылатый,
И лебедь стонет, и тоскливый отклик
Из сумрака ему шлет соловей;
И чудится герою, что, рождаясь
В пространстве, разнороднейшие звуки
Сплетаются и льются, как один.

Он ожидал раскатов громовых
И многих разных ужасов; но слышит
Лишь пение сирен да щебет птичий,
Журчание воды и шепот ветра.
Он дальше не решается идти;
Потом опять идет, шаги замедлив.
Вдруг на пути встречает речку, волны
Прозрачные катящую без шума.

Ковром цветов и зелени той речки
Окаймлены береговые склоны;
Охватывая лес, она в него
Извивом прихотливым проникает.
В струях кристально чистых темный лес
Купается склоненными ветвями
И, как бы в воздаяние за это,
Их осеняет тенью и прохладой.