Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

Ринальд глазами ищет переправы
И видит вдруг перед собою мост
На сводах золотых: по нем открыта
Широкая дорога через речку;
Но, лишь на берег противоположный
Герой ступает, волны с диким ревом
Вздымаются, и тонет без следа
В стремительном потоке мост волшебный.

И видит позади себя Ринальд,
Как волны, громоздясь на волны, сами
Себя венчают пеною жемчужной;
Меж тем его влечет неотразимо
В таинственную чащу любопытство:
В уединенье диком чудеса
За чудесами сменой непрестанной
Героя пылкий взор ошеломляют.

Где ступит он, рождаются ручьи;
Здесь лилия свое вскрывает лоно,
Там роза расцветает, пламенея;
Ручей поит их чистыми струями,
И брызгами живит их водомет.
Повсюду старый лес в листву рядится,
Смягчается кора, и все деревья,
Как раннею весною, зеленеют.

Сверкают от небесной манны листья,
Как от росы; с ветвей стекает мед.
Еще весельем дышащие песни
Сливаются со звуками печали,
И отличить людские голоса
От жалоб лебединых невозможно.
Чтоб слух пленить, здесь все соединилось,
Для взора же симфония незрима.

Тревожные вокруг бросая взгляды
И разумом холодным отвергая
Свидетельство обманчивое чувств,
Ринальд перед собою примечает
Растущую уединенно мирту;
Он к ней спешит. Господствуя над пальмой
И кипарисом видом горделивым,
Царицей леса кажется она.

Невиданное чудо созерцает
Ринальд в оцепенении. Из дуба,
Что раскололся вдруг сам по себе,
Выходит нимфа в возрасте весеннем,
Одетая в роскошнейшие ткани.
И то же совершается со ста
Деревьями другими, и выходят
Из них сто нимф, не менее прекрасных.

Обнажены вполне их руки; платья
Приподняты; полуобуты ноги;
На плечи ниспадают золотые,
Узлами не затянутые кудри.
На сцене так иль на картинах наших
Изображают нам лесных богинь;
И только вместо лука и колчана
У каждой лютня, цитра иль гитара.

В круг заключив и мирту и героя,
Пускаются они в веселый пляс
И, голосами радостными в стройный
Сливаясь хор, поют: «О, день блаженный,
Что к нам под сень отрады и покоя
Привел тебя, властительницы нашей
Избранника, предмет ее любви,
Предмет ее мучительной тревоги.

О, сжалься же над нею, погаси
Ее тоски губительное пламя;
Пусть жизнь вернется к ней; пусть исцелятся
Обидой нанесенные ей раны!
Еще недавно мрачный и для скорби
Приют вполне пристойный, этот лес,
Едва ты появился в нем, вдруг ожил
И в лучшие облекся одеянья».

Еще нежнее звуки вылетают
Из мирты, раскрывающейся также.
Такого чуда древность никогда
В своих лесах волшебных не являла:
То – нимфа уж иная, то – богиня;
Ринальд глядит, глазам своим не верит
И узнает знакомые черты,
Черты очаровательной Армиды.

И говорит она: «О, наконец
Тебя я вижу снова! Для чего же
Ты к брошенной любовнице вернулся?
Какое привлекло тебя желанье?
Рассеять ли печаль моих ночей?
От плена ль добровольного избавить?
Жестокий! Ты глаза свои скрываешь,
Оружие показывая только.

Любовника ль, врага в тебе я вижу?
Не для врага явился мост, цветы
Раскрыли недра, стали бить фонтаны
И пали все препоны на пути.
О, если я еще тобой любима,
Пусть вновь сольются губы в поцелуе;
Пусть грудь моя к твоей груди прижмется
Иль хоть моя рука пожмет твою!»

Армида нежно смотрит на Ринальда:
Ее лицо бледнеет; из груди
И вздохи вырываются, и стоны,
И слез полны прекрасные глаза.
Перед такой печалью не могло бы
И каменное сердце устоять;
Герой же против жалости на страже
И обнажает меч с угрозой явной.

На мирту наступает он; к стволу
Ее прижавшись, призрак восклицает:
«Нет, варвар, нет, ты дерева не тронешь;
Одно с ним существо мы составляем.
Брось, брось свой меч иль лучше уж пронзи
Им сердце злополучнейшей Армиды!
Лишь сталью растерзав мою утробу,
Ты можешь досягнуть до этой мирты».

Не слушая, Ринальд заносит руку;
Армида ж вдруг свой образ изменяет.
Во сне, в бреду виденье так одно
На смену появляется другому.
Она растет, ее лицо темнеет,
Перед героем уж гигант сторукий:
Пятьюдесятью он грозит мечами
И столько же щитов в его руках.

Грозит, дрожит; и за Армидой вслед
Все нимфы обращаются в циклопов,
Закованных в железные доспехи.
Ринальд свои удары учащает,
И тяжко стонет дерево от них;
Но для его защиты с каждым мигом
Становится все больше и чудовищ:
Весь Ад как будто в лес переселился.

Грохочут небеса, дрожит земля,
Неистовствует буря; но героя
Не дрогнет безбоязненное сердце,
И меч в его уверенной руке
Наносит неизбежные удары.
Ствол мирты перерублен: прежней миртой
Становится она; очарованье
Разрушено, виденья исчезают.

И воздух снова тих, и небеса
Лазурью лучезарною одеты,
И лес, от темных чар освобожденный,
Природную лишь мрачность сохраняет.
В успехе убедившись, победитель
С усмешкой произносит про себя:
«Бесплотные, пустые привиденья,
Какое безрассудство – вас бояться!»

Пускается тотчас он в путь обратный;
Пустынник восклицает между тем:
«Разрушены нечистой силы чары!
Ринальд идет… идет и торжествует!»
И видно, как вдали еще воитель
Величественно-гордо выступает;
Горят в сиянье новом и орел
Серебряный, и белые одежды.

Встречает победителя с восторгом
Весь стан; Готфрид, раскрыв ему объятья,
Приветствует его хвалебной речью,
Чему никто завидовать не смеет.
Герой же отвечает: «Государь,
Как ты велел, проник я в лес, очистил
Его от злых чудовищ, и для наших
Работ вполне теперь он безопасен».

Тотчас же устремляются туда
И вырубают сотнями деревья.
Первоначальные машины были
Построены рабочим неумелым;
На этот раз искуснее рука
Работы направляла и учила
Рабочих, уж не столь, как раньше, грубых,
Соединять разрозненные части.

Повелевавший некогда морями
Под флагом генуэзским, отступил
Вильгельм перед напором сарацинов
И обратил в солдат своих матросов;
Здесь он явил строителя искусство,
Умы ошеломляя чудесами.
Чтоб замыслы свои осуществить,
Две сотни рук пустил он сразу в дело.