Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

И Генрих тут, и Беренгар – у Карла
Великого в рядах несокрушимых:
Отважный воин и разумный вождь,
Он расточает первые удары.
Становится он скоро под знамена
Людовика и совершает с ним
В Италию поход победоносный:
В цепях уже Людовика племянник.

Тут и Оттон, при нем пять сыновей;
И Альмерик, владеющий Феррарой:
Смиренно взоры к Небу обращая,
Всевышнему он строит храм за храмом.
Аццон борьбу заводит с Беренгаром,
Удачу с неудачей чередуя;
Но, наконец, одерживает верх
И на престол Италии садится.

Свою перед германцами отвагу
Показывает сын его Альберт;
В боях и на турнирах победитель,
Он в жены получает дочь Отгона.
За ним Гуго, гроза и ужас римлян
И их высокомерья бич нещадный:
Маркизом итальянским будет он,
И отдадут ему во власть Тоскану.

Вот Теодальд, а подле Бонифаций
С супругою своею Беатрисой.
Не оправдал надежд их Гименей
И сына вожделенного им не дал.
Взамен того всех доблестей геройских
Наследницею женщина явилась:
И храбростью, и ясностью ума
Матильда превосходит венценосцев.

Чело ее мужской гордыней блещет,
Огонь отваги искрится в глазах.
Норманнов побеждая, там Гискара
Она с позором в бегство обращает;
У Генриха здесь вырывает знамя
Имперское и ставит в храм его;
А далее еще на ватиканский
Престол первосвященника возводит.

При ней Аццон, и, кажется, вся нежность
Ее сосредоточилась на нем.
Потомство изобильное Аццона
Четвертого раскинулось широко:
Сын Кунигунды, благородный Гвельф,
Летит на юг Германии и там
На пажитях баварских процветает,
Героев итальянских славный отпрыск.

Поддерживает, крепко охватив,
Он дерево подточенное Гвельфов,
И, гордое опорой столь удачной,
Оно опять листвою зеленеет
И искрится венцов державных блеском.
Уже его надменная вершина
Теряется в небесной синеве,
И тень его Германию объемлет.

Меж тем всегда блестящий, плодоносный
Ствол процветал в Италии; Бертольд,
Брат Гвельфа и Аццон еще по роду,
Там воскрешал былую славу предков.
Таков был ряд героев, что на медь
Живыми будто перенес художник:
И честь в душе героя молодого
Воспламеняют доблестные тени.

Соревнованье праведное в нем
Угасшую отвагу распаляет;
Охваченный восторгом благородным,
Уж рухнувшие стены видит он,
И видит покоренные народы,
И смерть, и бой кровавый. В нетерпенье
Доспехи надевает он и мнит,
Что держит уж в руках своих победу.

Датчанин в этот миг ему вручает
Свенона меч и говорит: «Ты знаешь,
Как королевич наш погиб; возьми же
Оружие его, и пусть, всегда
Правдивое и страшное, приносит
Оно тебе удачу за удачей!
Будь мстителем за друга своего;
И свой и наш исполни долг священный!»

Ринальд в ответ на это восклицает:
«Да будет же рука, что этот меч
Берет, способна равною ценою
Отмстить за смерть того, кто им сражался!»
Датчанин, выражая благодарность,
Отрадных слез не может удержать.
Героя между тем торопит старец
И говорит: «Пора тебе в дорогу:

Еще ни разу не было так нужно
Присутствие твое на поле брани.
Идемте же скорей, я вас сумею
Под кровом ночи в стан ваш проводить».
Так молвя, всходит он на колесницу,
И следуют два воина за ним;
Коней рукой и голосом он гонит
И держит путь к востоку неуклонно.

Тенями ночи скрытые, они
В молчанье путь урочный совершают;
Вдруг старец обращается к Ринальду
И речь ему торжественную держит:
«Ты видел ствол и ветви своего
Властительного дома; если раньше
Рождал героев он, то плодородья
Счастливого в нем время не ослабит.

Зачем я не могу во мрак глубокий
Грядущего перенести твой взор
И показать тебе твоих потомков,
Как предков показал в веках минувших!
Зачем не в силах вызвать их из бездны
Небытия! Тогда бы ты увидел
Такую же героев вереницу
И славные не менее деянья.

Увы! Не властно все мое искусство
У будущего тайны исторгать,
И в эту тьму его бессильный факел
Лишь робкие лучи бросать способен;
Но все же я поведаю тебе,
Что мне открыл однажды некто мудрый,
Которому по временам доступны
Божественного лона письмена.

«Еще, – сказал он, – мир не видел рода,
Обильного героями настолько,
И не было еще ствола, что б дал
Так много славных отпрысков, какие
Появятся в Ринальдовом потомстве;
Их имена сравняются по славе
С славнейшими навеки именами
Героев Рима, Спарты, Карфагена.

Меж них мои глаза Альфонса видят;
Второй по сану своему, но первый
По доблестям, родится он в то время,
Когда героями иссякнет мир.
Никто владеть мечом, никто державный
Поддерживать венец так не сумеет;
Оплот надежный дома твоего,
Во все века он кровь твою прославит.

Еще ребенком он отвагу в играх,
Войну изображающих, покажет
И ужас всем чудовищам внушит.
Потом его турниры возвеличат;
В боях же настоящих он стяжает
И почести победные, и лавры.
Такого нет венца, что не сиял бы
На этой знаменитой голове.

Как зрелый муж себя он славой новой
Покроет: меж союзников ревнивых
Мир в государстве водворит; даст жизнь
Искусствам; путь откроет дарованьям;
Роскошными пирами жизнь наполнит;
С работой заработок согласует;
Проникнет зорким взглядом в глубину
Времен и цепь событий в ней провидит.

Ах, если бы в злосчастную ту пору,
Когда и по земле, и по морям
Нечестье разольется и народы
Законам покорит своим позорным, —
Ах, если бы Альфонс тогда был избран,
Чтоб отомстить за алтари и храмы:
Какие бы он молнии метал!
Как быстро бы расправился с тираном!

Напрасно за отрядами отряды
И турок бы, и мавр вооружали:
Евфрат к его ногам катил бы волны,
И водрузил бы он на Тавре крест
Под сенью своего орла и лилий;
И вскоре темнокожие народы,
Живущие у колыбели Нила,
Признали бы распятого Христа»».

Так старец говорил. Герой, внимая
Торжественным словам, в сердечных недрах
Заранее уж радовался славе
Грядущего потомства своего.
Меж тем рассвет Аврора возвестила;
Окрасился восток ее огнями,
И над шатрами христиан вдали
Уже виднелись реющие флаги.