Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

Достойна ты, чтоб эти два героя
Тебе и гнев и мщенье посвятили;
Сама уже направить их отвагу
Ты против оскорбителя должна.
Есть поприще, где могут, соревнуя,
Они себя бойцами проявить».
Сказал и смолк: и воины царевне
Свои мечи тотчас же предлагают.

За ними восхваляют и другие
И рвение и мужество свое:
И обещают все, и все клянутся
Мстить до конца. Пока она искусно
Готовит столько злобы на героя,
Что был еще недавно ей так дорог,
На корабле волшебном по волнам
Благополучно путь он продолжает.

Благоприятный ветер неизменно
И крепко надувает паруса,
И океан подкатывает волны
Под легкую, знакомую уж ношу.
Ринальд глядит на небо и на звезды,
Что путникам указывают цель;
Порою видит реки он и горы,
С угрозою нависшие над морем.

То спрашивает он о христианах,
То изучает нравы чуждых стран.
С тех пор, как судно их отплыло, солнце
Четыре раза в небо восходило;
И погрузилось вновь оно в пучину,
Когда земли они коснулись. «Здесь, —
Им говорит неведомая, – берег
Святой для вас земли; ваш путь окончен».

Высаживает их она на землю,
Сама ж быстрее мысли исчезает;
Тем временем с небес нисходит ночь
И темной пеленой природу кроет.
Среди их окружающих пустынь
Три воина ни стен нигде не видят,
Ни признаков живого человека:
Ничто пути им указать не может.

Колеблются они одно мгновенье,
Потом идут, от моря удаляясь;
И вот им неожиданно в глаза
Бросается светящаяся точка:
Из серебра и золота сиянье
Пронзает ночь и озаряет тьму.
Они идут на светоч неизвестный,
И вскоре разъясняется загадка.

По дереву развешаны доспехи,
И лунный свет в них прямо ударяет;
На шлеме золоченом ярче звезд
Сверкают драгоценные каменья;
Пониже щит с трофеями, а возле
Сидит почтенный старец, как бесценных
Сокровищ этих страж; поднявшись с места,
Он к воинам идет навстречу сам.

Датчанин и Убальд в нем узнают
Того, кто их на верный путь направил,
И раскрывают мудрому объятья;
Ринальд же на него глядит безмолвно.
И старец говорит тогда герою:
«Тебя лишь я разыскивал повсюду,
Тебя лишь одного я ожидал
В своем уединенье с нетерпеньем.

Меня не знаешь ты, но я – твой друг,
У спутников своих спроси об этом;
Я научил их одолеть те чары,
В которых ты влачил свой жребий жалкий.
Внемли моим речам: они не будут
Так нежны, как твоей сирены речи,
Но в сердце все ж их сохрани, пока
Наставника достойней не достигнешь.

Не под прохладной сенью, не в истоме
Сладчайших нег найдешь свое ты счастье:
На непорочном ложе, на вершине
Крутой горы покоится оно;
Его достичь возможно, лишь презрев
И зной, и стужу, и услады жизни.
Ты спустишься ли, житель поднебесья,
В долину, чтоб во прахе пресмыкаться?

В твоей груди горит отваги пламя,
И поднято чело твое высоко;
Внемли природы голосу, иди
На зов Небес к величию и славе.
Твой гнев неукротимый дан тебе
Не для того, чтоб истреблял ты братьев
И слепо предавался побужденьям,
Что отвергает разум неподкупный.

Да не остынет мужество твое:
Сильнее будь своих страстей и ужас
Умей внушать врагам, что, в недрах сердца
Найдя приют, его же и терзают.
Смири себя и покорись руке —
Наставнице твоей на утре жизни:
Готфрид благоразумный знает лучше,
Когда твой пыл разжечь иль погасить».

Ринальд, пылая краскою стыда,
Со взглядами опущенными слушал
И в сердце хоронил советы старца.
Тот в глубь души героя проникает
И говорит: «Оправься от смущенья
И подними свой взор, мой сын! Взгляни
На этот щит; на нем увидишь ясно
Ты славных предков славные деянья.

Увидишь ты, как смелыми шагами
Они одолевают те препоны,
Что смертному простому не сломить…
Они тебе дорогу проложили.
Иди по ней! Проснись! Картины эти
Пусть для тебя послужат вдохновеньем».
Так старец благородный говорит,
И уж к щиту прикован взор героя.

На месте ограниченном художник
Сумел расставить множество фигур,
Одну другой не заслоняя: в должном
Порядке здесь все Акция потомки.
Их кровь берет начало из того
Источника, что скрыт в останках Рима;
О войнах их и о победах, славой
Увенчанных, рассказывает старец.

Среди обломков царства Кай бразды
Правления рукой хватает смелой
И в сане государя над народом
Воинственным приобретает власть;
Его не столь могучие соседи
Его же подчиняются законам.
Тогда на зов Гонория страну
Опустошать приходит гость суровый.

В том пламени, что злобно пожирает
Объятый скорбью край, меж тем как Рим
Под бременем оков бессильно стонет
И рокового ждет конца, Аврелий
Отбрасывает иго от народов,
Его руке подвластных, а Форест
Вождю завоевавших север гуннов
Преграду угрожающую ставит.

По мрачному огню, которым блещут
Глаза, по омерзительной фигуре
Легко узнать свирепого Аттилу;
Рычанье будто слышится его.
Чудовище, понесши пораженье,
Спасается среди подвластных полчищ;
Меж тем Форест, родного края Гектор,
Стремится Аквилею защищать.

Подальше – смерть героя и его
Судьба, судьбою ставшая отчизны.
Наследник добродетелей отцовых,
Страну оберегает Акарин.
Фортуной, а не гуннами гонимый,
Альтин приют разыскивает новый:
Из сотен хижин, что в долине По
Рассеяны, он образует город.

Плотиною удерживая ярость
Стремительной реки, выводят стены
И на ином закладывают месте
Основы для престола дома Эстов.
Аланов победитель устоять
Не может против силы Одоакра,
И гибнет для Италии Альтин:
Отца его достойная кончина.

С ним гибнет Альфориз; Аццон же с братом,
Изгнанники, являются обратно,
Чтоб бывшего властителя сменить.
И Бонифаций здесь, Эпаминонд
Из дома Эстов. Насмерть пораженный
Стрелою, он находит в том утеху,
Что одержал победу над Тотилой
И уберег свой щит от вражьих рук.

Валериан, почти еще дитя,
Идет уж по стопам отца, однако,
И, мужественной смелостью пылая,
Наносит пораженье готским силам.
Поблизости Эрнест неукротимый
Словенцев заставляет трепетать,
И тут же Альдоард бесстрашный гонит
Ломбардского владыку из Монцельса.