Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

Но много не пройти ему: с последним
Усилием садится он на землю
И голову, упавшую на грудь,
Ослабшею рукою подпирает.
Все вертится вокруг, мутится взор,
И падает без чувств он напоследок:
Теперь решить почти уж невозможно,
Кто победитель здесь, кто – побежденный.

Пока своею кровью спор смертельный
Противники решали, христиане
Громили в исступлении Солим,
И месть народ преступный пожирала.
Кто города погибшего бы мог
Нарисовать печальную картину?
И чей язык с наглядностью живою
О зрелище ужасном мог поведать?

Все кровью истекает, все полно
Резнёю беспощадной; всюду груды
Остывших тел в смешении с телами,
Хранящими еще остаток жизни.
Здесь мать простоволосая бежит,
Дитя к груди в смятенье прижимая;
Там воин, под добычею сгибаясь,
За девушкой протягивает руку.

Меж тем к холму, увенчанному храмом,
В той стороне, где солнечный закат,
В пыли, в крови Ринальд неверных гонит,
Тесня и убивая их без счета.
Его ужасный меч, как опьяненный,
Повсюду сеет смерть; щиты и шлемы
Под тяжкими ударами его
Дробятся на мельчайшие обломки.

Геройскому мечу равно доступны,
Кто защищен и кто не защищен;
Но безоружных жертв герой не ищет:
Лишь меч с мечом он бьется, не иначе.
И голосом и взглядами уж в бегство
Трусливые толпы он обращает.
Все гибнет под ударами его,
Все пред его угрозами трепещет.

Уже и чернь и воины искали
Убежища в том храме, что не раз
Разрушенный и снова возведенный,
Начального названья не утратил.
И золото, и кедр, и мрамор – все,
Что красило его, давно исчезло:
Остались из величия былого
Лишь башни да железные ворота.

Когда герой является, он доступ
В святилище находит уж закрытым,
И наверху поставлен уж снаряд,
В себе таящий смертную угрозу.
Молниеносным взором измеряет
Он дважды высоту сооруженья
И дважды он вокруг него обходит,
Чтоб узкую лазейку отыскать.

Так в сумраке вечернем тощий волк,
Кровавой пищи алчущий и в ярость
От голода все больше приходящий,
Вокруг овчарни бродит осторожно.
В конце концов воитель принимает,
По-видимому, твердое решенье;
Неверных вид его ввергает в трепет,
И приступа они со страхом ждут.

Огромное бревно неподалеку
Лежало там; могучею рукою,
Которую тягчайшая бы ноша
В сомнение повергнуть не могла,
Герой берет бревно и начинает
Раскачивать его перед вратами.
Удары учащая, хочет он
Их разгромить и в храм тогда проникнуть.

Ни мрамор, ни крепчайшие металлы
Его усилий выдержать не могут:
Крючки уже все вырваны, замки
Все сломаны, и падают ворота;
Так бьет таран; так страшные машины
Звучат, неся с собой разгром и смерть.
В открытый храм вступает победитель;
Вторгаются за ним и христиане.

Величественный храм, когда-то Божье
Вместилище, весь кровью затоплен.
О суд Небес! Чем долее ты терпишь,
Тем тягостней возмездие твое:
Ты гнев в сердцах воспламеняешь кротких,
Ты направляешь меч твоих сынов.
Нечестье омывает кровью ту
Святыню, что само же осквернило.

А Сулейман меж тем стремится к башне
Давида, увлекая за собой
Остатки все рассеянного войска,
И тщательно все входы запирает;
Сам Аладин торопится туда же.
«Иди, иди! – кричит ему султан, —
Иди, великодушный повелитель!
Укроемся в убежище последнем.

От ярости врагов еще ты можешь
Спасти и жизнь и власть». – «Увы, увы! —
Так восклицает старец злополучный, —
Где город мой? Где мой престол? Я жил,
Я царствовал, все кончено отныне.
На свете нас не существует больше:
Последний день, неотразимый день
Настал для нас, никто же не спасется».

Султан же, опечаленный, на это:
«Что сталось с прежней храбростью твоей?
Пусть нас судьба венца лишает; слава
И честь переживут утраты наши.
Войди к нам, государь, войди и силы
Восстанови свои в тиши покоя!»
Сказал он, и, его совету внемля,
Властитель престарелый входит в башню.

Отбрасывает меч свой Сулейман
И, палицу тяжелую взяв в руки,
Становится у входа в башню с нею,
Чтоб доступ христианам преграждать.
Что ни удар, то ужас и погибель.
Он убивает, сбрасывает; видя
Оружие ужасное, все ищет
Спасения лишь в бегстве от него.

С отрядом смельчаков Раймунд подходит.
Ко входу старец доблестный спешит,
Смертельные удары презирая;
Он первый ударяет, но бесплодно.
Удача помогает Сулейману
Его ударить палицей с размаху:
Ошеломленный, в трепете герой,
Раскинув руки, падает на землю.

Отвага пробуждается в сердцах
У побежденных. Силе уступает
Одна часть победителей, другая ж
Здесь для себя конец находит смертный.
И Сулейман кричит тогда: «Друзья!
Возьмите воина, что от моих
Ударов распростерся перед вами,
И пленником его считайте нашим».

Неверные выходят, чтоб приказ
Исполнить Сулеймана; христиане,
Напротив, защищать вождя готовы:
Одни являют пламенную ярость
И нежную заботливость – другие.
Так рьяно обе стороны стремятся
К борьбе, где быть наградою должны
Жизнь и свобода славного героя.

Тем временем султан, упорный в мести,
Все приступы отбил победоносно:
И шлемы и щиты – все оказалось
Бессильным против палицы его.
Но грозные две силы христиан
Уже несут нежданную поддержку:
Сюда без уговора поспешив,
Готфрид с Ринальдом сходятся у башни.

При виде бури, что ему грозит,
При шуме, что ее вещают близость,
Всех воинов султан сзывает в башню;
Потом и сам скрывается туда,
Но делает уж это напоследок:
Одерживает верх в нем осторожность,
Однако ж покориться ей вполне
Не хочет вызывающая храбрость.

Так в поле, чуть задуют с воем ветры
И грянет гром раскатами из тучи,
То темной, то светящейся от молний,
Заботливый пастух свои стада
Торопится собрать под кров спокойный:
И посохом и голосом усердно
Животных он к приюту погоняет,
А сам уж, ради них, идет последним.

Едва лишь Сулейман успел собрать
Всех воинов и запереться в башне,
Является Ринальд, неотразимо
Попутные препоны сокрушая
И жаждой новых подвигов горя.
Себе он жертвы требует, той жертвы,
Что памяти Свенона обещали
И Небеса, и данные им клятвы.