Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

Рука победоносная грозила
Последнему оплоту нечестивых,
И, может быть, султан в своем последнем
Убежище обрел бы свой конец;
Но, сумрака вечернего завесой
Окутанный, уж кругозор темнеет.
Тогда Готфрид велит трубить отбой,
На утро назначая новый приступ.

И речь он держит к воинам, сияя:
«Всевышний с высоты престола помощь
Нам ниспослал незримую; теперь
Лишь довершить победу остается.
Мы завтра же покончим с этой башней,
Последнею надеждою неверных.
Тем временем иной нас долг зовет:
Зовут о братьях раненых заботы.

Спасем, спасем тех воинов, чьей кровью
Мы новую отчизну покупаем;
Для христианских рук пристойней это,
Чем злобствовать и мстить. Истекший день,
Увы! уж слишком много видел крови.
Довольно ненавистного разбоя,
Что лишь бесчестит нас! Я так хочу,
И пусть труба мою вещает волю».

Сказал, идет в то место, где Раймунд
От тяжкого еще удара стонет.
Тревогу затаив глубоко в сердце,
Султан поднять старался дух неверных
И говорил: «Товарищи-бойцы,
Назло судьбе восторжествуем завтра;
Хоть видимость и против нас повсюду,
На деле же легки потери наши.

Враг захватил лишь камни да обломки,
В его цепях лишь чернь; Солим же – наш:
Он в вашем повелителе, он в ваших
Лихих сердцах, в руках победоносных.
Среди храбрейших воинов ваш царь
Нашел защиту в башне неприступной;
Пустыней пусть владеют христиане:
Им жребий побежденных уготован.

Так и случится. В наглости удачи
Они упьются кровью, объедятся
Добычей и впадут в распутство; вот
Тогда среди разбоя и развалин
Мы нападем на них и уничтожим.
Порукою нам в этом – Небо, ваша
Отвага и обещанная помощь,
С которой египтянин к нам спешит.

Отсюда же господствовать мы будем
Над городом: из высочайших зданий
Посыплются каменья на врагов,
В то время как машинами своими
Мы заградим проходы все ко гробу
Того, в ком чтят Спасителя они».
Такою речью он в сердцах увядших
Вновь оживляет сладкую надежду.

Меж тем Вафрин меж египтян блуждает.
Отправился он к ночи на разведки
И под покровом тьмы, переодетый,
Места уединенные проехал.
Еще восток не заалел, когда
За ним остались стены Аскалона;
Когда же полпути свершило солнце,
Огромнейшее войско он увидел.

Бесчисленное множество шатров
И сотни стягов реющих он видит.
Разноречивый говор режет ухо;
Где – барабан, где – рог, там – крик верблюда,
Здесь – крик слона; коней повсюду ржанье:
Все звуки в хор сливаются нестройный.
«Да, – думает Вафрин, – сюда стеклись
И Африки и Азии все силы».

На стан бросает взгляд он, на окопы;
Потом, путей побочных избегая,
Не прячась, не таясь, в виду у всех
Спокойно входит в главные ворота.
Вопросы задает непринужденно,
Охотно на вопросы отвечает
И, с хитростью соединяя смелость,
Себя не выдает он ни на миг.

От взгляда любопытного его
Ничто не ускользает. Он и пеших
И всадников сосчитывает точно,
Вождей всех имена запоминает
И узнает весь распорядок стана.
Все тайны он разоблачает скоро,
И ловкость под личиной простоты
Его приводит к ставке полководца.

В той части ставки, что ей служит кровлей,
Достаточная щель есть для того,
Чтоб можно было слышать все и видеть:
До уха тайна всякая достигнет,
От зоркого же взгляда ни одно
Не скроется движенье Эмирена.
Вафрин там и становится открыто,
Как будто что-нибудь поправить хочет.

И видит он: в броне и в багрянице,
Еще простоволосый, полководец
Стоит, на дротик опершись; поодаль —
Два отрока со шлемом и щитом.
Допрашивал он воина-гиганта,
Смотревшего и яростно и грозно.
Готфрида имя услыхав, Вафрин
Боится проронить хотя бы слово.

«Итак, вполне уверен ты, что можешь
Убить Готфрида?» – молвит Эмирен.
«Уверен и клянусь не возвращаться
На родину иначе, как с победой.
За это я одной прошу награды:
Чтоб посреди Каира водружен
Был столб с его доспехами, под ними ж
Была бы надпись сделана такая:

«Сии доспехи вместе с жизнью отнял
Ормонд у разрушителя Востока,
Разбойника-француза, сей же столб
На память о событии поставлен»». —
«Нет, – Эмирен его перебивает, —
Калиф тебя вознаградит иначе;
К тому, чего ты просишь, жди по праву
Прибавки в меру щедрости его.

Теперь готовь оружие и платье,
Что скрыло бы тебя; день битвы близок». —
«Готово все». И оба умолкают.
Вафрин и изумлен и потрясен.
Гадает он о замысле ужасном,
О том, во что переодеться должен
Убийца подсылаемый, и нет
Просвета для него во тьме зловещей.

Отходит он, снедаемый тревогой,
И, не смыкая глаз, проводит ночь.
Наутро, развернув знамена, войско
В поход всем станом бодро выступает.
Вафрин не отстает от египтян:
На каждой остановке неуклонно
От ставки к ставке бродит он в надежде
Хоть что-нибудь желанное услышать.

И под навесом пышным, наконец,
Армиду видит он среди служанок
И воинов; мрачнее черной тучи,
Рукой подперши голову и взор
К земле склонив, она сама с собою
Как будто говорит; Вафрин не мог бы
Сказать, что плачет, но в ее глазах
Прозрачные жемчужины он видит.

Адраст сидит напротив без движенья
И не дыша почти. Его глаза,
Истолкователи его желаний,
Царевну пожирают неотступно.
И тут же Тизаферн: поочередно
Глядит он на нее и на него;
Лица его изменчивые краски
То нежностью, то ревностью пылают.

Поодаль, между женщин, – Альтамор.
Не поддается он желаньям пылким,
И осторожный взгляд его скользит
По прелестям Армиды с нежной лаской.
То на руке прелестной, то на алых
Губах на время он его задержит;
Порою удается и в тайник
Ему забросить взгляд сквозь покрывало.

Но поднимает вдруг глаза Армида;
Лицо ее уже светло; улыбка
Небесная, как молния, пронзает
Ее печали мрак: «Чуть о твоей
Отваге вспомню я, Адраст бесстрашный,
Как снова оживаю, и с души
Спадает гнет: недолго ждать ей часа,
Когда вкусит она всю сладость мести». —

«Царевна, проясни же от заботы
Свое чело и скорбь свою развей;
Ты голову врага увидишь скоро
У ног своих иль, если пожелаешь,
Я пленником тебе его доставлю.
В том клялся я и подтверждаю клятву».
Внимая речи страстной, Тизаферн
Молчит, но гложут гнев его и злоба.