Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного

«Ваше сиятельство должны простить меня за то, что я, вероятно, увидел то, чего не должен был видеть, но…»

«Но что?» – спросил я.

«Ваше сиятельство, вы еще не потеряли вашу юность».

Я снова повернулся к нему: он смотрел на меня с некой тревогой, видимо, боялся вспышки гнева.

«Что ж! – сказал я прохладным тоном. – Вы так думаете, да? И почему же?»

«Ваше сиятельство, я видел вас без темных очков в тот день, когда вы стрелялись с несчастным синьором Феррари. Я смотрел на вас, когда вы выстрелили. Ваши глаза красивы и ужасны – глаза молодого человека, хотя ваши волосы и седы».

Молча я снял свои очки и положил их на стол позади себя.

«Раз вы уже видели меня без них однажды, то можете поглядеть и еще, – заметил я любезно. – Я ношу их с особой целью. Здесь, в Авеллино, они не нужны. До настоящего времени я вам доверял. Но остерегайтесь не оправдать моего доверия».

«Ваше сиятельство!» – воскликнул Винченцо с искренней болью в голосе и с обиженным взглядом.

Я поднялся и положил руку ему на плечо.

«Вот как! Я был неправ, простите меня. Вы – честный человек, вы достаточно послужили своей стране, чтобы узнать цену верности и долгу. Но когда вы говорите, что я не утратил своей юности, то вы ошибаетесь, Винченцо! Я потерял ее – она была убита внутри меня тяжелым горем. Сила, гибкость рук и ног, яркий блеск глаз – все это только внешние признаки, но внутри моего сердца – лишь холод и безотрадная горечь потерянных лет. Нет, не улыбайтесь! Я и впрямь старик – настолько древний, что уже устал от своего долголетия; и все же я еще не слишком стар, чтобы не ценить вашу преданность, друг мой, и… – здесь я с усилием улыбнулся, – когда я увижу девушку Лилу, то скажу вам честно, что думаю о ней».

Винченцо наклонил голову, взял мою руку в свою и поцеловал, а затем быстро вышел из комнаты, чтобы скрыть слезы, которые выступили у него на глазах от моих слов. Он жалел меня, я это понял, и я верно судил о нем, когда полагал, что сама тайна, окружавшая мою личность, породила его привязанность. В целом я даже был доволен тем, что он видел меня без грима, поскольку для меня стало облегчением пожить немного без темных очков, и в течение всего оставшегося времени в Авеллино я их больше ни разу не надевал.

Однажды я встретил Лилу. Я прогуливался вверх в направлении древней церкви, что стояла на крутом холме в окружении красивых старых ореховых деревьев, внутри которой находилась картина «Бичевание Христа», считавшаяся работой Фра Анджелико 18 18 Фра Беато Андже́лико (1400—1455 гг.) – итальянский художник эпохи Раннего Возрождения, доминиканский монах. . Маленькое святилище было довольно безлюдным, когда я вошел внутрь и остановился на пороге, тронутый простотой этого места и оглушенный внезапной тишиной. Я прошел на цыпочках к тому углу, где находилась картина, и в это время мимо меня прошла девушка легкими шагами, неся корзину ароматных зимних нарциссов и адиантумов 19 19 Адиантум – разновидность папоротника. . Что-то в ее грациозной бесшумной походке заставило меня оглянуться, однако она уже повернулась спиной и преклонила колени у статуи Девы Марии, положив цветы на нижнюю ступень алтаря. Она носила одежду крестьянки: простую короткую голубую юбку и алый корсаж, оттененный белым платком, который был завязан узлом на плечах, а вокруг ее маленькой красивой головки ярко-каштановые волосы лежали толстыми сияющими косами.

Я захотел увидеть ее лицо и для этого отошел назад к церковной двери и стал ждать, пока она пройдет мимо меня. Очень скоро она приблизилась ко мне теми же легкими скромными шагами, и ее чистые молодые черты лица полностью предстали моему взору. Что такое я заметил в этих искренних глазах, что заставило меня невольно склониться в приветствии, когда она проходила? Я не знал. Это была не красота, поскольку, хотя девушка и была красива, но я видал и еще прекраснее; это было нечто необъяснимое и редкое, что-то вроде девичьего самообладания и смиренного достоинства, чего я никогда прежде не замечал на женских лицах. Ее щеки слегка вспыхнули, когда она скромно ответила на мое приветствие, и когда она только вышла из церкви, то остановилась, а ее маленькие белые пальчики все еще держали резные коричневые бусинки ее четок. Она на мгновение замешкалась, а затем заговорила застенчиво, но все же ясно:

«Если ваше превосходительство прогуляются еще немного вверх по холму, то прекрасный вид на горы откроется их взгляду».

Что-то знакомое в ее глазах – некое отражение прелести ее матери – безошибочно подсказало мне ее имя. Я улыбнулся.

«Ах! Вы – Лила Монти?»

Она снова покраснела.

«Да, синьор. Я Лила».

Я позволил своему взгляду надолго остановиться на ней с почти печальным выражением. Винченцо оказался прав: девушка была прекрасна, но не той искусственной, парниковой красотой светского мира с его надуманными ограничениями, а естественным и свежим сиянием, которым природа одаривает тех, кто живет среди нее и находится с ней в дружбе. Я видел немало исключительных женщин с фигурой и лицом, как у богини Юноны; женщин с глазами василиска, чарующих и подчиняющих мужчин, но я никогда не встречал такой душевной чистоты, как у этой маленькой крестьянки, которая скромно, но все же открыто глядела на меня с вопросом в глазах, как невинный ребенок, который неожиданно видит нечто новое, к чему он не привык. Она слегка смутилась под моим пристальным взглядом и с милой учтивостью повернулась, чтобы взойти на холм. Я любезно сказал:

«Вы идете к дому, красавица моя?»

Добрый повелительный тон, с которым я это сказал, успокоил ее. И она с готовностью отвечала:

«Да, синьор. Моя мать ждет меня, чтобы я помогла ей с ужином для его сиятельства».

Я подошел ближе и взял маленькую ручку, что держала четки.

«Что! – воскликнул я шутливо. – Вы все еще тяжко трудитесь, маленькая Лила, даже когда яблочный урожай прошел?»

Она мелодично рассмеялась.

«Ох! Я люблю работать. Это закаляет характер. Люди обычно такие сердитые, когда их руки незаняты. И многие даже болеют по той же причине. Да, правда! – и она многозначительно закивала головой. – Так часто бывает. Старый Пьетро, сапожник, слег в постель, когда ему стало некому шить обувь, да; он даже послал за священником и сказал, что умрет, но не от безденежья, нет! У него все есть и он довольно богат, но потому, что ему стало нечего делать. Так что мы с мамой нашли какие-то старые дырявые ботинки и отнесли их ему; он сел на кровати, чтобы их починить, и сейчас он здоров, как и прежде! И мы всегда помним о том, чтобы давать ему работу!»

Она снова рассмеялась и опять посерьезнела.

«Да-да! – сказала она с мудрым кивком ее маленькой золотистой головки. – Человек не может жить без работы. Моя мать говорит, что добрая женщина никогда не устает, а только грешники вечно ленятся. И это напомнило мне о том, что я должна спешить, чтобы вернуться и приготовить кофе для вашего сиятельства».