Уинстон Грум - Форрест Гамп

И ведь сработало, черт побери! Счет в момент стал 28: 14.

После этого игра у нас пошла как по маслу, но вот только эти бычары из Небраски, громилы-черные и мудилы-белые, тоже не терялись. У них были свои заготовки – восновном бегать прямо по нам, как по картонным.

И все равно они прибалдели, что я ловлю мяч на лету, и после четырех или пяти успешных пасов счет стал 28: 21. Тогда они назначили двоих игроков меня опекать. Но благодаря этого без опеки остался Гвинн, наш энд: он поймал пас от Змея и вывел нас на пятнацатиярдовую линию. Наш бьющий, Мыш, забил гол с игры, и счет стал 28: 24.

Во время таймаута ко мне подошел тренер Брайант и говорит:

– Форрест, хоть ты и не гигант мысли, но как хочешь спасай положение. Я лично прослежу, чтобы тебя сделали президентом США или кем ты сам захочешь, если только ты еще разок прорвешься с мячом за линию ворот.

А потом погладил меня по голове, как щеника, и я вернулся в игру.

Змея нашего блокировали за линией уже в первой четверти, и время затикало очень быстро. Во второй четверти он попытался обдурить противников: притворился, будто хочет, вместо того чтобы делать бросок, отдать мне мяч из рук в руки, но на меня навалилось тонны две северного кукурузного мяса, черного и белого. Распластался я на спине и еще подумал: а каково же папе моему было, когда на него клеть бананов рухнула, но потом вернулся к нашим на толковище.

– Форрест, – обьесняет мне Змей, – я сделаю фейк – изображу, что передаю мяч в руки Гвинну, а сам сделаю бросок тебе; мне нужно, чтоб ты добежал до корнербека и свернул направо – там и примешь пас. – А у самого глаза дикие, как у тигра.

Я, конечно, киваю и делаю, как велели.

И будьте уверены, Змей выполнил бросок прямо на меня, и я пошел в прорыв к центру поля, ореентируясь на стойки ворот. Но откуда не возьмись нарисовался какой-то небраскинский бугай, а потом эти громилы-черные и мудилы-белые налетели на меня всей своей кукурузной кодлой, сграбастали, лупят, пинают – и свалили. Проклятье! А ведь победа была совсем близко. Поднявшись, вижу, что Змей уже раставляет команду для последней четверти, посколько таймаутов у нас больше не осталось. Занял я свою позицию, он сразу дал команду к снэпу, я побежал – и вдруг он спецом делает бросок метров на семь выше моей головы, за линию – наверно, чтоб часы остановили, а времени-то оставалось секунды две или три всего.

К нещастью, Змей что-то перепутал: сдаеца мне, он подумал, что это третья четверть и у нас есть еще одна в запасе, а на самом-то деле это была четвертая, так что мяч мы потеряли и, конечно, игру слили. Я еще понял бы, если б это я так облажался.

Вобщем, мне совсем обидно стало, потому как Дженни Каррен по моим ращётам смотрела игру по телику и в случае моего успешного прорыва и нашей победы смогла бы меня простить за тот косяк. Но нет. Тренер Брайант был просто убит, но собрался с духом и сказал: «Ладно, ребята, на будующий год мы свое возьмем». Правда, ко мне это не относилось. У меня и тут облом вышел.

После Апельсинового кубка спортивный факультет провел атестацию по итогам первого семестра, а вскоре после этого вызывает меня тренер Брайант. Прихожу, а на нем лица нет.

– Форрест, – начинает он, – я могу понять, как ты умудрился не справица с крякционным курсом англиского, но до конца своих дней буду гадать, каким образом ты получил высший балл по теории света и одновременно завалил общефизическую подготовку, притом что тебя называли самым ценным беком студенческой команды во всей Юго-восточной Конференции!

Это долгая история – зачем грузить ею тренера Брайанта, но за каким чертом мне знать растояние между стойками ворот на поле для европейского – даже не американского! – футбола? Вобщем, тренер Брайант посмотрел на меня с неуписуемой печалью на лице и говорит:

– Форрест, мне очень горько тебе об этом сообщать, но ты отчислен за академическую неуспеваемость, и в данном случае я бессилен.

Я стою, руки сцепил и не сразу понял главное: больше мне в футбол не играть. Из универа меня турнули. Скорей всего, и ребят наших я больше не увижу. А может, и Дженни Каррен тоже. Подвал придеца освободить, в следущем семестре «Теорию света, повышенный уровень» посещать не светит, хотя професор Хукс дал мне рекоммендацию. До меня не сразу все это дошло, но я чуствую – слезы поцтупают. Стою молчу, голову повесил.

Тогда тренер поднялся из-за стола, подошел ко мне и обнял за плечи.

– Форрест, – говорит, – не горюй, сынок. Когда ты к нам приехал, я сразу заподозрил, что примерно этим дело и кончица. И сказал начальству: отдайте мне, говорю, этого паренька на один сезон – о большем не прошу. Согласись, Форрест, сезон мы провели на славу. Это точно. И ты не виноват, что Змей в четвертой четверти мяч в аут зафигачил…

Поднял я голову и вижу: в тренерских глазах тоже слезинки поблескивают, а взгляд пристальный.

– Форрест, – говорит, – в команде нашего университета никогда не было и не будет игрока, равного тебе. Ты проевил себя великолепно.

Потом тренер отошел, посмотрел в окно и сказал:

– Удачи тебе, мой мальчик, а теперь ступай, не отсвечивай здесь своей широкой задницей.

Так и закончилась моя студенческая жизнь.

Спустился я в подвал, собрал свое барахло. Потом зашел Бубба с двумя жестянками пива, одну протянул мне. Я пива никогда раньше не пробовал, но понял, что на него не трудно подсесть.

Выходим мы с Буббой из Обезьянника – и что я вижу: во дворе построилась наша футбольная команда в полном составе.

Все притихли, Змей вышел в перед, пожал мне руку и говорит:

– Форрест, ты уж прости, что я так облажался с тем пасом, ладно?

А я ответил:

– Ничего страшного, Змей, всякое бывает.

Потом все стали подходить ко мне по одному и жать руку, даже Кертис, которого засупонили в корсет от шеи и ниже – очередная дверь в Обезьяннике ему не поддалась.

Бубба предложил донести мое барахло до автобусного вокзала, но мне хотелось остаца одному.

– Не пропадай, – сказал он.

Вобщем, дорога к автовокзалу шла мимо складского магазинчика, но это был не вечер пятницы, и выступление ансамбля Дженни Каррен не планировалось, так что я сказал себе: да пошло оно все, поднялся в автобус и поехал домой.

В Мобайл я приехал поздно вечером. Маме я не сообщил о своих неприятностях, чтобы ее не растраивать, но когда подходил к дому, увидел у ней в окне свет. Вхожу, а она плачет и всхлипывает, в точности как мне запомнилось. А произошло, как она сразу выложила, следущее: армия США мгновенно пронюхала, что я не сдал сессию, и в тот же день прислала мне повестку. Знай я тогда столько, сколько знаю щас, я бы ни почем не явился на призывной пункт.

В назначенный день меня отвела туда мама. Она приготовила мне с собой какую-то еду в контейнере, чтобы я мог подкрепица на пути к месту прохождения службы. У призывного пункта собралось человек сто парней; подогнали четыре или пять автобусов. Здоровенный сержант на всех покрикивал, но моя мама, подойдя к нему, сказала: