Тулку Ургьен Ринпоче - Блистательное величие. Истории из жизни великих мастеров медитации старого Тибета

В ответ Чокгьюр Лингпа усадил Патрула на высокий трон и попросил передать ему «Путь бодхисаттвы». Так эти два учителя установили нерушимую связь.

Бабушка помнила, что Цеванга Норбу там не было, но зато присутствовали Вангчог Дордже и супруга Чокгьюра Лингпы.

Патрул практиковал это особое учение дзогчен и позднее сказал:

«Я такой человек, что, как правило, не получаю ни видений, ни знаков, ни каких-либо других указаний на продвижение в практике, но даже со мной действительно что-то произошло, когда я практиковал это терма. Это учение поистине сильное!»

Бабушка умела подражать сильному голокскому акценту Патрула, когда повторяла то, что он говорил, давая учения ума одному старику из тех краёв:

«Если не держишься за прошлое и не предвкушаешь будущего, тебе ничего не остаётся, как сохранять безыскусное, раскрепощённое и свободное состояние своего нынешнего обычного ума».

В этой краткой фразе он выразил всю суть учения дзогчен. Но старик из Голока стал просить:

– Дайте мне благословение, чтобы я точно уж никогда не оказался в аду!

Но Патрул просто ответил:

– Сам о себе не позаботишься – никто не забросит тебя в чистые земли, как камень.

Бабушка обрела совершенную реализацию, перед тем как умерла в свои восемьдесят лет, а это в наших краях считается довольно преклонным возрастом. Одно из моих последних воспоминаний о ней – обращённые ко мне слова: «Скоро я умру. Хочу оставить своё тело в Цикее, где лежат останки моего отца и братьев».

Через несколько лет бабушка умерла в Цикее.

Я не слишком часто навещал её, пока она там жила, но время от времени получал от неё подарки – маленькие разноцветные ящички тонкой работы и другие вещи, которые нравятся подросткам.

Бабушка покинула своё тело, сидя очень прямо. Помню её кремацию, которая происходила на некотором расстоянии от самого монастыря Цикей. Согласно традиции устроили большой погребальный костёр в форме ступы. Руководил Дзигар Конгтрул, знаменитый в тех краях лама. Во время кремации пять отдельных групп выполняли сложные садханы, каждая из которых основывалась на своей мандале. Потом мы обнаружили в пепле большое количество синдхуры.

Самтен Гьяцо, самый старший сын моей бабушки, был моим коренным гуру и наивысшим прибежищем. К тому же он, разумеется, был моим дядей. Мне немного неловко рассказывать истории о нём, поскольку не хочу, чтобы показалось, будто, превознося родственника, я косвенно восхваляю самого себя.

Ученик, который в рассказах о своём гуру излишне подчёркивает признаки его совершенства, ясновидения и других чудесных сил, в итоге может, вместо того чтобы возвеличить его, посеять сомнения. Однако, хоть он и родственник, я никак не могу воздать ему хвалу. Не хочу показаться грубым, но я имею к нему такое же отношение, как экскременты к изысканному блюду.

Я не восхваляю кого-то из своей семьи, как «нижняя губа хвалит верхнюю», но со всей честностью можно сказать, что во всём Кхаме действительно не было другого учителя с таким же высоким воззрением и духовной реализацией, со столь же впечатляющей силой и величавым достоинством. Я не смогу рассказать вам о внутренних или сокровенных пластах его жизни – как мы обычно описываем духовные переживания и достижения великих людей, – поскольку я их не знаю. Здесь содержится только то, что я слышал или чему сам был свидетелем.

Когда Самтен Гьяцо передавал «Новые сокровища» великому учителю Тентрулу в монастыре Сурманг, я спал недалеко от двери в комнату Самтена Гьяцо, а потому часто слышал их вечерние беседы. Тентрул был чрезвычайно образованным и благородным человеком. Однажды он сказал мне: «Много лет назад в Дерге я встретился с Самтеном Гьяцо, с которым был и твой отец, Чиме Дордже, и уже тогда я подумал, что благодаря своей интуиции и линии передачи он станет поистине великим учёным. Я изучил намного больше философских трудов, чем Самтен Гьяцо, но, когда мы доходили до темы дзогчен, то я даже не отваживался продолжать беседу. Когда мы обсуждали „Новые сокровища“, я кое-как мог поддерживать разговор, но он вгонял меня в краску, когда мы начинали говорить о медитации».

В линии баром-кагью Самтена Гьяцо считали воплощением Четырёхрукого Махакалы, одного из самых значительных охранителей Дхармы [84]. Кроме того, второй Чоклинг из Цикея однажды в своём видении встретился с Самтеном Гьяцо, который предстал перед ним как воплощение Вималамитры.

С самых юных лет я глубоко уважал своего гуру. В своём поведении Самтен Гьяцо хранил монашеские обеты со всей чистотой и строгостью. Он никогда не пробовал спиртного и не ел мяса. Его поступки всегда были в ладу с практикой бодхисаттв.

Некоторые из нас, кто виделся с ним каждый день, не замечали его качеств, точь-в-точь как жители Лхасы, которые никогда не видели статуи Джово, считая, что у них ещё масса времени, чтобы пойти и посмотреть. Но если со всем вниманием приглядеться к этому учителю, то было совершенно очевидно, что он преисполнен сострадания, стойкости и преданности.

Самтен Гьяцо никогда не льстил другим, преувеличивая их достоинства. Он говорил откровенно, передавая всё именно так, как оно есть, ничего не прибавляя и не убавляя. Он никогда не обсуждал темы, которые могли кого-то задеть.

Мой гуру был абсолютно надёжен и честен во всех отношениях. Если он вам что-то обещал, то потом никогда не забывал. Вот такой он был человек – заслуживающий полного доверия. Он почти не болел, или, по крайней мере, я никогда не слышал от него жалоб, даже на головную боль или на какую-то ещё. А ещё он не строил планов дальше, чем на один день, и всегда выполнял свои задачи.

Самтен Гьяцо был предельно внимателен к своим повседневным делам, как духовным, так и светским. Например, давая посвящения, он никогда не пропускал ни одного слова или фразы. Он выполнял весь ритуал, от подготовки до заключительных строк, в состоянии истинной медитации, так что, едва зайдя в помещение, вы ощущали, что сейчас по-настоящему получите посвящение. Вот такой он был учитель.

Других людей пугала скрупулёзность Самтена Гьяцо, и, боясь, что не подойдут под его мерки, они часто считали себя неподготовленными для участия в ритуалах в его присутствии. Нельзя было допустить ни единой ошибки в приготовлении торма или упустить какую-то деталь в расположении мандалы на алтаре, поскольку было известно, что он не только это заметит, но и сочтёт неприемлемым. Едва ли вы нашли бы человека более дотошного – он во всём стремился к совершенству. Ламы-новички не осмеливались как-то выделяться, когда он руководил церемонией.

Самтен Гьяцо был так образован и опытен, так надёжен и неподражаем, что его сравнивали с Марпой, гуру-переводчиком, который принёс учения кагью из Индии.