Юрий Винничук - Кнайпы Львова

Каждый львовский участок имел свой гимн. Для Лычакова таким гимном было «Лычаковское танго».

Одним из первых кабачков на нижнем отрезке Лычакова была кнайпа «Под Звездой» (Лычаковская, 2).

Сюда наведывалась молодая богема, которая искала не слишком дорогое заведение, и которой такая художественная кнайпа, как «Атлас», была не по карману.

Владельцем забегаловки был старый хромой украинец Свистун, имевший немалые амбиции сравниться с «Атласом». И в этом своем стремлении зашел так далеко, что вскоре стал жертвой остроумных посетителей. Молодые литераторы нашли веские аргументы, чтобы убедить Свистуна, что благодаря именно им он быстро станет известным так же, как и его кабачок. Ведь все они, по их словам, будущие звезды, и это сейчас только они страдают от безденежья, а вот завтра… О, завтра все может поменяться.

Свистун соревновался с «Атласом» во всем. Молодой скульптор Тоегель разрисовал стены карикатурами на всю богемную компанию, ориентируясь на те рисунки, что украшали стены «Атласа». Устраивая в кабачке различные забавы, художники наполняли гордостью владельца, и он уже видел себя знаменитым меценатом, опекуном талантов. С этой благородной целью зачастую поил своих гостей бесплатно.

В пивную забегаловки Свистун завез вино и хвалился:

— Пан! И здесь есть художественная кнайпа! Глянь на те карикатуры, от софита до полу, а Эдзё Атляс четыре образка на крестец (накрест) называет «Выставкой карикатур».

— А вино есть, пан Свистун?

— Есть.

— А есть Шантеклер?

— Пан, ну кто у Свистуна попросит Шантеклера. Здесь только вонгра пьется. Хочешь, пан, Шантеклер, так иди, пан, к Атлясу, он тебя так заговорит, что даст, что имеет. Там просишь схаб (ребра), а он тебе дает шницель, потому что он у него есть.

Фигура «папы Свистуна» так очаровала Вильгельма Винда (после крещения — Ежи Корабьёвский), что он изобразил его в образе «советника Стронько» в спектаклях кабаре.

Среди завсегдатаев были известные впоследствии писатели Тадеуш Банась, Теодор Парницкий, Тадеуш Голлендер, Станислав Роговский и Ян Кручковский.

Свистуну удалось даже при немцах спасти свою кнайпу.

Выше «Звезды» подстерегала прохожих кнайпа «Под Раком». Название забегаловки «Под Турком», находившейся в дряхлом доме Гофлихов, придумал сам ресторатор, более того — разместил ее на поперечной цветовой вывеске над входом. Вывеска представляла собой улыбающегося турка, который с выражением невероятного блаженства подносил к губам чашечку кофе.

На углу ул. Лычаковской и ул. Гоффмана (Чехова) была кнайпа Энгелькрайса, где собирались профессиональные пьяницы. Перед улицей Гавснера (Сковороды) была кнайпа Магенгайма с музыкальным шкафом, который играл венские вальсы.

А напротив в доме на углу улиц Лычаковской и Гловинского (Лычаковская, 40) был очень популярный кабак Шулима Шонфельда, который какой-то остряк окрестил «Под Трупиком». Это он так тонко намекал на Общий госпиталь, к которому вела улица Гловинского, творя одновременно пародию на кафе «Под Турком». В начале XX века домик снесли.

За домом Гофлихов на улице Солодовой стоял желтый домик, в котором находилась пивоварня Гибнера «Под Голубками».

Там, в тени каштанов, под фальшивое пение чешских арфисток менее требовательный слой публики смаковал пенистый «плюцер» (подпивок, то есть молодое пиво) или играл в кренгли.

Поднимаясь в воскресенье на верхний Лычаков, прохожий слышал все больше и больше шума, музыки и песен. Казалось, гуляет каждая улица, каждый маленький переулок и каждый дом.

Напротив церкви Петра и Павла на возвышении дома Щеблёвских (Лычаковская, 97) находилась известная корчма «Слепого Мацка» (по другим источникам — «Лысого Мацка»), в которой часто завсегдатаи ломали столы и скамьи. Когда кто-то уж чересчур гоношился, ему говорили: «Если ты такой муровый (сильный, крепкий), то пойди вечером к “Слепому Мацку”». Каждый знал, что там новичка могла ждать только большая драка с потерей зубов. Впоследствии, в конце XIX века, здесь разместился полицейский участок.

На ул. Крупьярской в кафе Драйфингера естественно завсегдатаями были именно крупьяры (производители круп), а дальше на ул. Лычаковской, 145, была уютная кнайпа «Под Выверкой» («Под Белкой») Макса Шайнингера, который вместе с женой и дочерью держал кабак.

Рассказывают, что однажды сидел здесь сосед Макса, владелец тапицерии (мастерской по обивке мебели) Бенон Шацман и, низко склонившись над своим кошерным котлетиком, заливался обильными слезами. Удивленный и тронутый, Шайнингер в конце концов не выдержал и спросил:

— Пан Бень, что с вами? Что случилось? Почему вы так плачете над моей котлетой?

— Ай, па-а-а н Макс, мо-мо-жет мо-мо-и слезы ее растрогают, и она немножко размякнет?

Жители верхнего Лычакова, как писал А. Краевский, составляли как бы единую семью. Считалось, что в семейных забавах должны были участвовать не только родственники, но и соседи. Столы накрывали в садах или на лужайке под домом. «Такие угощения, начавшись рано, после возвращения из церкви, продолжались порой круглые сутки — соседи переходили из дома в дом и поглощали неизмеримое количество колбас, кишок, печенки и капусты, а заливалось это бочками пива и озерами водки».

Под водочку шла «загриха прима-сорт» (закуска первый клясс) — дивный борщ, любимый шпондерок, чудесная кишка с квашеной тушеной капустой, картошка со шкварками. А старшие паны дули из-под седых усов подогретое пиво. Но и не пили просто так, потому что так не интересно, и тогда вспархивали в воздух стихотворные тосты. И не обычные, а со здоровым чувством черного юмора:

Популярными на Лычакове были кабаки Лернера, Подловского, Фридмана, но на верхнем Лычакове известными были два шинка: один с претенциозным названием «Hotel de Laus», а второй — владение Отавихи — по имени хозяйки.

«Hotel de Laus» содержался на ул. Святого Петра и Павла (Мечникова), владелец которого, немец Винер, славился гостеприимством и всех посетителей приветствовал словами: «Ich habe die Ehre, mein Kompliment, ergebener Diener». Как раз до этой улицы доходила мостовая на Лычакове и вместе с мостовой заканчивалась цивилизация. Посетители развлекались как внутри кабака, так и в саду, но садик не освещался, и, как только смеркалось, пустовал. Но изнутри еще долго раздавался шум с неумолкаемыми тонами двухрядной гармоники, которая протяжно заводила львовские штаерки и трамбли (польки).