Роберт Фалкон Скотт - Дневники полярного капитана

У нас пошли долгие и веселые разговоры со старым домом на мысе Хижины, и нельзя, конечно, пропускать удобного случая для обмена разными шутками и остротами. Нам говорят, что там прошлой ночью была вьюга, тогда как у нас здесь было тихо и шел снег; сегодня только ветер дошел до нас.

Воскресенье, 8 октября.

Чудный день. После молитв все разбрелись по своим делам; лошади работали хорошо. Мы с Понтингом сделали на гряде множество фотографий.

Все бы хорошо, но день не прошел без приключения.

Около 5 часов Нельсон из своего ледяного дома известил нас по телефону, что Клиссольд свалился с айсберга и расшиб себе спину. Боуэрс в три минуты снарядил сани. Аткинсон, к счастью, был дома и поехал с нами. Я нашел Понтинга сильно испуганным, а Клиссольда почти без чувств. В эту минуту подходили лошади с мыса Хижины, и я одну на всякий случай задержал. Уложив пациента в спальный мешок, мы, не теряя времени, доставили его домой.

Оказывается, что Клиссольд служил Понтингу «моделью» и что они лазили по айсбергам, ища хорошие виды. Насколько я понял, Понтинг, для предохранения Клиссольда от опасности, дал ему свои сапоги с шипами и топорик, но тот, по-видимому, оступился футов на 12, соскользнув с округленного ледяного бугра, потом просто свалился с высоты шести футов на остроугольный выступ ледяной стены.

Он, должно быть, ударился спиной и головой и, несомненно, страдает от легкого сотрясения мозга. Прежде чем потерять сознание, он жаловался на спину и очень стонал, когда его в доме перекладывали. Он очнулся около часа после того, как его привезли, и, видимо, терпел сильную боль. Ни Аткинсон, ни Уилсон не думают, чтобы было что-нибудь серьезное, но его основательно еще не осматривали, и он, во всяком случае, сильно потрясен. Я все еще очень беспокоюсь. Аткинсон на ночь сделал ему впрыскивание морфия и просидит у него.

Беда редко приходит одна, и вскоре после того, как привезли Клиссольда, мне пришло в голову, что Тэйлора что-то долго нет; он на велосипеде поехал по направлению к Голове Турка. Мы успокоились, услышав, что в подзорную трубу видны две фигуры, приближающиеся со стороны Южной бухты, но за ужином явился Райт, сильно разгоряченный, и рассказал, что Тэйлор в изнеможении остался в Южной бухте, просит горячей воды и коньяку. Я счел за лучшее отправить сани и за ним, но прежде чем посланные обогнули мыс, Тэйлор уже плелся к нам берегом. Он был страшно изнурен. Он шел вперед, к своей цели, когда давно уже должен был бы рассудить, что пора вернуться назад. Этим приключением, вдобавок к сильному беспокойству насчет Клиссольда, день весьма неприятно закончился.

Вторник, 10 октября.

Положение Клиссольда все еще тревожное. Две ночи он провел недурно, но и теперь еще едва в состоянии шевелиться. Он ненормально раздражителен, но это, говорят, один из симптомов сотрясения мозга. Сегодня утром попросил есть; это добрый знак. Затем настоятельно осведомлялся, снаряжаются ли его сани. Чтобы его не огорчать, его уверяли, что все будет готово; но на самом деле имеется лишь самая слабая надежда, чтобы он мог исполнить свою роль в нашей программе.

Мирз вчера вернулся с мыса Хижины, немного опередив метель, которая настигла нас всего через полчаса после его возвращения. Он принес известие еще о новой потере: Дикий, одна из наших лучших собак, заболел тем же таинственным недугом, как другие две; промучился ночь, а к утру скончался. Уилсон полагает, что причиной тут крошечный червячок, попадающий в кровь, а оттуда в мозг. Печально; но у Форда пальцы хотя и поправляются, однако очень медленно. Остается только рукой махнуть: будь что будет!

Погода скверная. От этого месяца я ожидал лучшего. Это сильно мешает прогулкам лошадей.

Пятница, 13 октября.

За последние три дня оба наши больные заметно поправились. У Клиссольда с немалым трудом удалось одолеть внутреннее расстройство; он несколько меньше жалуется на боли, и настроение его быстро улучшается. Его все еще тешат уверениями, что он пойдет с моторными санями, но мне Аткинсон говорит, что об этом нечего и думать. Достаточно того, если он выздоровеет к тому времени, как нам отправляться с лошадьми.

Рука у Форда вот уже два дня, как поправляется. Аткинсон думает, что дней через десять ему можно будет собираться; но уход за рукой должен быть тщательный, пока погода не станет совсем летняя.

А до сегодняшнего дня она продержалась отвратительная. Зато сегодня – чудный день. С утра светит солнце и греет так, что все послеполуденные часы можно было сидеть на открытом воздухе, и фотографическая работа была истинным наслаждением.

Лошади ведут себя хорошо, за несколькими исключениями. Виктор теперь слушается, благодаря терпению Боуэрса. Китаец ходит солидно; не совсем приятно то, что у него шаг медленный, но это еще не беда, если только идет ровно.

Всех больше хлопот с Кристофером. Он забавен, пока ничего неприятного не случается, но я все время побаиваюсь, как бы он кого не укусил или не лягнул. Любопытно то, что он смирен в конюшне и под седлом или на прогулке под уздцы; но как только дело доходит до саней, в него точно вселяется какой-то бес – брыкается и кусается с явной злонамеренностью; и запрягать его с каждым днем как будто становится не легче, а труднее. Последние два раза его пришлось повалить, так как с ним не справиться даже на трех ногах! Кругом него собираются Оутс, Боуэрс и Антон и привязывают одну переднюю ногу; тогда с обеих сторон держат ему голову, и Оутс сзади надвигает оглобли; но чертенок с быстротой молнии оборачивается – и пошли работать в воздухе задние копыта.

Это продолжается до утомления, когда получается возможность его одолеть. Но в последние два дня, как я уже заметил, на эти упражнения уходило столько времени, что Оутс должен был, ради сокращения процедуры, привязать короткую веревку и к другой передней ноге и повалить упрямца. Но, даже стоя на коленях, неуч не перестает биться и ухитряется лягнуть тем или другим ловким копытом. Как только он запряжен и побегал на трех ногах– готово; можно четвертую развязать.

Так, по крайней мере, было до сегодняшнего дня, когда была разыграна целая комедия. Кристофер спокойно шел рядом с Оутсом, как вдруг его испугала собака. Он закинул назад голову, вырвал веревку из рук Оутса и помчался. О слепом испуге не было и речи, а просто он воспользовался случаем, чтобы освободиться; и тотчас же, самым систематическим образом, приступил к тому, чтобы отделаться и от груза. Сначала он стал круто вывертываться, чем сдвинул с места два тюка сена; затем, увидев другие сани, он накинулся на них таким бешеным натиском, что те едва успели вовремя посторониться. Слишком ясен был его коварный расчет: стукнуться своим грузом о чужую лошадь и сани, чтобы самому от него избавиться.