Светлана Макаренко - Аллея длиною в жизнь [СИ]

— Какие они оба забавные! — отсмеявшись, Лика устало склонила голову ей на плечо. Девочка была совсем не тяжелая, больше походила на пушинку. Иногда приходилось придерживать ладонями ее кружившуюся от слабости голову или то и дело крепче прижимать к себе — Лике казалось, что руки ее слабеют и она может не удержавшись, упасть. — Мне мама так и не позволила завести собачку. А очень хотелось.

— За ними ведь нужно ухаживать! — робко возразила она. Голос ее звучал утешающе, но как-то беспомощно. — Гулять, расчесывать… Много времени и сил на них нужно тратить. Ты же была еще маленькой! Не сумела бы…

— Я бы смогла. Когда я не болела, то очень много бегала… Танцевать любила. Папа всегда меня хвалил. Он любил смотреть, когда я танцевала. Хотел отдать меня в танцевательный кружок.

— Танцевальный, — улыбаясь поправила она и коснулась губами макушки Лики. — Смотри-ка, вон к нам идет Андрей Павлович с букетом. — Ты поправишься и будешь танцевать. Папа запишет тебя в кружок. Обязательно.

— Ну, да! — кивнула Лика. — На облаке легко танцевать! Ангелы всегда танцуют. — щеки ее подернулись румянцем, слабым, едва заметным. Она протянула руки к Андрею Павловичу, обняв его за шею.

— Привет, моя красавица! — он легко коснулся губами щеки девочки. — Как дела? Это тебе. Лицо Лики тотчас утонуло в букете из красно-желтых листьев. Она же молча стояла рядом с закушенной губою. Последние слова Лики опустошили ее, опалили болью. Как ей сопротивляться, темной, холодной пустоте, Она пока что — не знала. Потому просто — спешила отвернуться. Вынырнуть из нее, пустоты…

Заулыбалась искривленным горечью ртом, стараясь закинуть голову выше, чтоб не пролились слезы:

— Здравствуйте! Мы с Ликой смеялись над щенком. Он гнался за синичкой. Не поймал. Забавный: лохматый, толстый. Чей это?

— Собаки сторожа. Она недавно родила трех. Двоих забрали, а один пока при ней: веселее вместе… Но что то непохоже, чтобы Вы смеялись. Обе грустные, красавицы. Что случилось?

— Нет, ничего. — Лика задумчиво теребила листья. — Я давно не получала весточек от папы… Переживаю. И скоро возвращаться в корпус. Ой, смотрите, паучок! — По розовато-прозрачным пальцам Лики тянулась тоненькая нить паутины. — Письмо от папы скоро придет. Письмо… Ура!

— Красавица моя, вот не знал, что ты — суеверная… — Художник коснулся губами пальцев девочки, крепче прижал к себе. — Не замерзла?

Лика мотнула головой отрицательно и твердо:

— Это не суеверия. Просто — бабушкина примета. Всегда, когда паучка увидишь, будет письмо потом… Какая аллея длинная! Как жизнь, правда?. — Девочка оглянулась, тронула ее за рукав. Не грустите, я не люблю, когда грустят. Надо рассказать Коломбину про щенка. Нарисуете его ему, когда вернемся? Он любит ваши рисунки.

Она обрадованно кивнула:

— Конечно. А ты сочини к ним стихи, хорошо?

— У меня есть. Вот это:

— подходит? Я сейчас только придумала.

— Сейчас?! Да ты умница! — искренне восхитилась Она.

От удовольствия неожиданной похвалы девочка высунула язык, но тотчас смутилась своей дерзкой выходке:

— Ой, я просто так! Извините. — Она прикрыла рот ладошкой.

— Лика, да ты у нас, оказывается, еще и озорной поэт?! — Она и «осенний художник» рассмеялись одновременно. От сердца у нее немного отлегло.

— Я в первый раз так придумала. Как здорово, что Вам нравится! Я рада… Сочинять трудно. — вздохнула Лика и положила голову на плечо художника. Когда они входили в корпус, она уже спала.

— Не нравится мне ее настроение, — осторожно укрывая одеялом хрупкие плечи Лики сказал художник. — Она словно пытается приручить свою Тень…

— Что? Что Вы сказали, Андрей? — она непонимающе уставилась на него.

— На Востоке так называют Смерть. Вы разве не знаете? Когда говорят, что человек приручает свою тень, это значит, что он скоро умрет… А Лика стала часто говорить о разлуке. Слишком.

— О, господи! — Она прижала пальцы ко рту. — Но врачи считают…

— Врачи лишь надеются вовремя увидеть в ремиссии переломный момент и повернуть его в правильную сторону. — Он поднял бровь, невесело усмехнулся. — А вдруг — не повезет? Вдруг?

— Андрей, я прошу Вас! — взмолилась она. — Давайте выйдем. Не надо нарушать ее сон. Ей так нужны силы… Он пожал плечами, кивнул. Но выйдя за дверь, бросил резко, отрывисто:

— Вы что, трусите? Не хотите допустить мысли, что ее не станет? Вы совсем не видите очевидного?

— Андрей, что с Вами такое? Я также как и Вы, люблю Лику. — она запнулась, нервно вздохнула… — Но…

— Настоящая любовь умеет отпускать! — рот его дернулся в мрачной усмешке. — А Ваша даже не думает о том, что нужно будет скоро расстаться…

— Отпустить легко. — она тоже усмехнулась. Через силу. — Может, сначала стоит побороться? Что это с Вами сегодня? Вы так резки. Я не узнаю Вас.

— Ничего со мной. Но… У Лики умерла бабушка. Второй инфаркт. Все знают, врачи знают, медсестра… Позвонили сюда соседи, врач со «Скорой». Похороны были сегодня. Все растеряны…Скрывать? Говорить? — он развел руками. — Просили меня ее подготовить… А я не знаю, что делать… Что?! Что мне делать? Она не выдержит. У нее тоже сердце надорвано всей этой химией. И потом стресс… Он же все испортит! Убьет сразу все надежды врачей. — он говорил глухо и отрывисто, с какою-то непонятною злостью.

— Андрей, не нужно! — голос ее стал хриплым. Она судорожно глотала ком в горле. — Не надо. Я Вас прошу. Мы скажем, что бабушку отправили в санаторий, что она отдыхает, что ей нужно долго лечить сердце… Пусть Лика пока ничего не знает.

— Вы с ума сошли! Как — не знает? Это невозможно. У нее же никого здесь нет. Мать с нею не общается. А ее нужно кому-то навещать. Нужно иногда менять ей пижамы. Приносить домашние вещи… Письма от отца, наконец!!

— Отец Лики знает? — перебила она вдруг, охваченная какой-то мыслью.

— Да. Он обещал приехать недели через три. Завотделением получил от него какую то телеграмму или радиограмму, черт, я не понимаю в этом! — художник закрыл лицо ладонями.

— Тогда пусть он и решит, говорить ей что-то или нет… Две-три недели ничего не меняют.

А приходить к Лике буду я. Я принесу ей все, что необходимо. Вы только расскажите мне, что она любит, а что нет… Вы же все знаете?

— Знаю. Скажу. А как же пижамы? — он вдруг улыбнулся.

— Я куплю… Сошью, — она сглотнула нервно. — Скажете мне адрес, я поеду к ним домой, привезу, если надо… У соседей ведь есть ключи? Ради бога, только не заставляйте меня отпускать ее к ее тени! Отпускать это — невыносимо…Ложь, все лгут, когда говорят, что надо отпускать. Не надо. Это и есть — смерть — отпускать. Это как заживо гибнуть, гореть в огне. Вы не понимаете? Лика еще слишком мала для Тени. Тень подождет. Пусть насыщается другими и глотает других! — яростно выдохнула она.