Павел Мейлахс - Пророк

И вдруг. Странное какое-то место. Все освещено складским, пакгаузным светом. Освещено плохо, порой попадаешь в полосу темноты. Бесшумно. Из чего сделаны дома? Не то из сырого, заплесневевшего камня. Не то из ржавого индустриального железа. Ржавчина — железная, плесень — каменная. То рельсы зачем-то торчат из стен, то балки. Постойте. В стенах нет окон. Он ходит промеж глухих стен, ржавых, грязных. Наверно, все-таки окна начинаются где-то высоко, но их не видно из-за света, электрически коптящего еле-еле. Одни глухие стены. Людей не было. Впрочем, остановившись, прислушавшись, он услышал, как регулярно падают капли. Сталактиты, сталагмиты… Капли, похоже, какие-то промышленные, отходы чего-то. Он стал опасливо косить вверх, чтоб на него не попало.

Он ходил и ходил. Курево кончилось. Стало холодно. Улицы все одинаковые.

Время куда-то кануло, как только он погрузился в сплошную одинаковость.

Не выбраться.

Вдруг путь ему перегородил старый автомобиль, один край капота продавлен, другой задрался; и теперь автомобиль — как башмак, который просит каши. До сих пор этой железной рухляди он не видел. Значит, он все-таки куда-то дрейфует, не топчется на одном месте.

Прошуршала крыса, он даже на мгновенье поймал ее глазами, мгновенно скрывшуюся. Передернуло.

Чуть не растянулся, споткнувшись о закрытый люк. Посмотрел дальше. Есть и открытые люки. Света мало, порой он оказывался в полной темноте, и приходилось пробираться боком, нащупывая почву ногой.

Неожиданно уперся в свалку. Какие-то арматурины, какие-то чугунные уродины, промышленные монстры, потроха каких-то других, больших монстров. Или потроха потрохов.

Из-под свалки мирно тек гаденький ручеек, видимо, из каких-то химотходов.

То и дело капает вода.

Опять свалка.

И вдруг из-за угла повалила толпа мрачных подростков, глядящих исподлобья, глухо переговаривающихся. Со скинутыми с плеч висящими пестрыми подтяжками, с обвисшими штанами, в цветных, но не ярких рубахах. Лучше их не трогать.

Напрягся, минуя их. Еще больше напрягся, угадав на себе два задержавшихся взгляда. Так можно доходиться. Чужой, явно чужой он здесь. Кто-нибудь догадается пощупать его на предмет денег.

И опять свалка. Ручеек. Та самая, первая свалка.

Он вышел на перекресток, то ли знакомый, то ли нет. И увидел настоящую, живую машину, приближающуюся к нему. Вот и прекрасно. Но это оказалась машина Служба Охраны Порядка. СОП.

Подкатили, светя, слепя. Вышли двое, в темном их зеленом — рубашка и штаны, несмотря на холод, — один помоложе, а другой, похоже, старшой — могучий мужик уже в годах, пузо, седина и кобура с пистолетной ручкой, да еще наручники на поясе, больше даже, чем пистолет, отбивающие охоту шутить.

А ты что тут потерял? — первые слова старшого. Третий раз тебя уже тут вижу.

Он состроил улыбочку:

Да так, гуляю себе понемножку, чуть не добавив почтительно-фамильярно-ненавистливое «начальник».

Документы, объявил старшой.

Да у меня ничего нет, визитка разве, и протянул визитку.

Старшой взял ее, мельком оглядел, протянул назад, еще раз глянул на него.

Приключений на свою жопу ищешь? Так найдешь!

Все окей!

«О’кей»… Ладно, садись. А то в трусах будешь обратно добираться.

Если повезет, усмехнулся который помоложе.

Водила соповской машины распахнул дверь изнутри. Он понял, что хватит валять ваньку, а надо воспользоваться предоставленной возможностью. Ему здорово повезло.

Носит их, понимаешь, по ночам, а потом… пробормотал старшой, влезая в машину.

И они поехали.

Беспрерывно работает рация. «Второй, второй». «Седьмой, седьмой».

Долго ехали по большой шумной улице. Не знает он свой город. Да и не хочет знать. Да и не дай бог его знать.

Долго едем-то как. Опять въехали в глушь. Остановились. Другая, точно такая же соповская машина. Старшой вышел, хлопнув дверью, подошел к другому старшому, тоже мужику хоть куда. Стали говорить о чем-то. Один раз тот старшой что-то сказал, кивнув на него, оба засмеялись.

Соповская империя.

Тронулись, поехали.

Он задремал.

…Опять, кажется, вокруг куча огней. Он вскинулся.

Что-то долго едем, сказал он.

А все уже. Сейчас у метро тебя выбросим, сказал шофер, жуя жвачку. И добавил:

Ну ты и забрался, друг.

Юмористы… выразил некое обобщенное недовольство старшой.

Они уехали.

А ничего ребята эти сопы. Какие они ладные все, крепкие. Боевое братство. Когда-то оно было и у него. Быча, Парамон… Но он предал боевое братство. Он предпочел стать интеллектуальной бестией.

Он не мог не чувствовать признательности по отношению к сопам…

Но куда идти? Опять домой?

Он посмотрел на метро.

И несколько часов до сна показались ему такими бездонными, незаполнимыми, некончающимися, что он едва не вспотел от страха и тоски. Боже ты мой… Что ни случись — тут же оно канет, и новая бездонность будет смотреть на тебя.

Впрочем… Это место он знает. Да. Пока что еще не конец.

Тут неподалеку есть кафе, где водится нужная ему рыба. Ее можно взять за розовые, нежные жабры и понести в вытянутой руке, сладострастно, притворно, покорно извивающуюся. Кафе, кабак со шлюхами.

И ему до смерти захотелось бабу. Ну просто хоть вой. Как всегда — накатило-обуяло. И это было спасением.

Там он был очень давно. Очень давно он заказывает шлюх только по телефону.

Полумрак. На столах желтело и пенилось пиво. За ними сидели кирнутые ребята без претензий. Бармен, симпатичный пацан, расслаблялся за стойкой, покачиваясь в такт плееру. Из глубины доносился бильярдный стук. Покачивался табачный дым.

Так, вот оно. Две за стойкой. Блондинка и брюнетка.

Он подсел к блондинке. Он ей широко улыбнулся и вдруг почувствовал, что зубы у него золотые, как у урки.

Сели в такси, поехали. Он отвез ее в свою комнату, что было дороже, чем в заведении. Крепко дороже. Но какая разница?

Он чувствовал себя старым сифилитиком, пробующим очередную девственницу…

Она вздыхала, всхлипывала и вскрикивала. Они хорошо притворяются. Он знал это, но возбуждало страшно. Он оглаживал ее плечи, впивался пальцами в предплечья. Она лежала на животе, он лежал на ней и мелко целовал ее волосы, горячее лицо, полуповернутое к нему на подушке… Он был благодарен ей… Она дала ему несколько минут избавленья…

Она побежала в душ, он лежал на спине. Он ни о чем не думал. Он вообще не думал.

Он отвалил ей чаевых размером с сам гонорар. Ему это ничего не стоило. Но как она обрадовалась!

Прихорашивается, трогательная челочка.

А потом мгновенно, по-солдатски собралась, прищелкнула сумочкой, прицокнула каблучками. Чего так быстро? Чайку, может, кофейку? Нет-нет-нет! Она даже чуточку заметалась, не сообразив сразу, чего бы соврать. Что ж, не смею задерживать, сударыня. Хмыкнул животом. Провожая, чуть привзял ее за плечо, такое мягкое, что у него горло перехватило от нежности. Но плечо стало таким от подложенной туда мягкой подушечки. Гораздо нежнее, чем сама плоть. Он убрал руку, он как-то растерялся, имитация оказалась лучше, чем образец…