Павел Мейлахс - Пророк

Только сильный имеет право судить сильного. Ты презираешь коротко стриженного быка с перстнями? Так вот: сначала стань не трусливее и не слабее, чем он, а потом презирай. ПОСЛЕ, а не ДО.

Сравняйся с ним, а потом и занимайся своей романской филологией.

Потом он встречался с Большим Политиком. Телевизионщики понаехали. Импозантный Большой Политик источал обаяние неглупого, незлого и умеющего пожить пройдохи. Трудно было устоять перед его улыбающимися плутовскими глазами. Сейчас, однако, он улыбался пикантнее, чем обычно. Действительно, встреча с «Мухомором» была для его избирателя довольно пикантным событием. Но Большой Политик решил рискнуть — слегка поиграть на чужом поле. Это было некоторым риском и для него самого. Большой Политик считался рупором звезд с неба не хватающих филистеров, в меру богатых, в меру бедных, в меру образованных, в меру невежественных. Но он на общем собрании сказал:

Нам не помешает немного респектабельности.

Почти все были против. А как же экстремальность? Но он настоял, мотивируя это тем, что пора расширить аудиторию. Моя гениальная интуиция еще ни разу меня не подводила, пошутил он, подняв вверх палец. Но все выражали большие сомнения — так мы не новых приобретем, а старых потеряем. Итак конкуренты жмут, взять хоть пророческую контору «Акт веры» (сокращенно «аутодафе»). Он ответил, что встреча с Большим Политиком — не бог весть какой риск, всегда можно отыграть назад. А фундаменталистскую «Аутодафе», с их готическим изуверством, он не боится. (На самом деле недавно образовавшуюся «Аутодафе» все в конторе побаивались, в том числе и он сам. Без году неделя как открылись — и успех оглушительный; аудитория растет как на дрожжах, хотя до «Мухомора» им действительно было пока далеко.) В общем, он настоял.

А вице тет-а-тет сказал:

Все хорошо в меру. Самое прибыльное — казаться экстремальным, но не быть им.

Вице посмотрел на него с удивлением. Раньше он такого от него не слышал.

Встреча с Большим Политиком прошла вяло. По его вине, он к ней не готовился. Однако к телевизионщикам вышли, не показав виду, что взаимопонимания найдено не было, да, собственно, никто его и не искал. Не говоря уж о каких-то совместных действиях.

Говорил в основном Большой Политик. Сказал, в частности, что напрасно за ним утвердилась репутация этакого недалекого охранителя. Он только против крайностей, а так он всегда уважал… Независимость… Собственная точка зрения… Уважение к мнению оппонента… Эта встреча еще раз показала…

И т. д., и т. п.

Короче, Большому Политику вроде понравилось.

Да уж, думал он, недалеким тебя не назовешь.

Его самого, слава богу, спрашивали мало.

Один раз он ответил:

Мы говорим то, что многие хотели бы, да боятся сказать. И мы говорим правду. Конечно, не всем это нравится. Но, как говорится, громче всех визжит та собака, в которую попали.

И еще раз ответил:

Результатами нашей работы мы вполне довольны. Мы имеем вес в обществе. Даже власть прислушивается к нам.

…Он смотрел на эти микрофоны перед ртом, чувствуя некоторую брезгливость, как будто ему предлагали взять их в рот и обсосать, и думал.

Прислушивается к нам… К нам — то есть ко мне. Что ж, преуспел в жизни. Все ж таки обогатил человечество… Чем? Еще одним примером пророка?

А может, к черту все? Жил бы как хотел. Где хотел. О чем мечтал, то и сбудется. Отдельный дом, охрана. Собаки самых жутких пород, собачьи отморозки. Пусть теперь все их боятся, все, кроме меня. Янычары с кривыми саблями. Возьми-ка меня теперь. И горилл еще понаставлю. Настоящих горилл.

Из ледяной синевы будут вылетать захлебывающиеся бешенством псы, один за другим.

И музыка. И книги. И домашний уют. Шлепанцы — непременно. Более того — семья, домашний очаг. Долгожданный, чаемый и недостижимый домашний очаг, охраняемый четырехногими отморозками, отморозками двуногими, пулями со смещенным центром, колючей проволокой, рвущей мясо, электрическим током, испепеляющим на месте.

Пришлось слегка поцапаться с журналисткой одной либеральной газеты, которая и здесь не упустила случая поговорить о его «фашизме».

Он ответил:

Фашизмом вы называете все, что не умещается в ваш либеральный катехизис для умственно отсталых.

На ее же замечание, что оскорбления — излюбленный стиль его полемики, он удивился:

Оскорбления? Вот уж не думал, что характеристика «умственно отсталый» является для вас оскорблением. Впрочем, готов принести свои самые искренние извинения, сударыня; я хотел сказать: «для альтернативно одаренных».

Послышались смешки.

(В газете совсем иного направления была напечатана большая статья о нем под названием «Фон Рабинович». В статье было сказано, в частности, следующее:

«Этот „великий человек“ (а он и вправду велик, ибо в одном лице сочетает государственный размах Бетховена и музыкальный гений Бисмарка, человеколюбие Ницше и неистовость Альберта Швейцера — впрочем, этот список настолько длинен, что вряд ли стоит его продолжать; можете, если не лень, продолжить его сами) отвергаем нашей „либеральной“, как они сами себя называют, „элитой“, только в силу ее полной вырожденности и скудоумия. Кем только они ни кроют нашего героя, вплоть до „фашиста“ — в то время как он не кто иной, как засланный казачок либерализма, „общечеловеческих ценностей“, которые правильнее было бы назвать „только-человеческими“ ценностями. В некоторой чуткости ему не откажешь, и он, отлично понимая, что „только-человеческие“ ценности были лишь кратковременным затмением на пути человечества, все-таки пытается спасти из либерального багажа то, что, по его мнению, еще можно спасти. Разумеется, усилия эти…»

И так далее.

Это было написано давно, тоже весьма известным в свое время пророком, хотя только с его возвышением слово «пророк» стало столь же будничным, как, скажем, слово «слесарь» или «спонсор».

Он увидел сентябрьское солнце в образе старенькой добренькой старушки. Ни ума в ней больше, ни души, ни даже плоти. И, конечно, никаких сил. Только добренькая улыбка осталась, единственное, что осталось для тех, кто помнит ее молодой.

Первое сентября. Солнце. Девчонки с косичками скачут по меловым квадратам на асфальте. Мальчишки носятся и колготятся вокруг футбольного мяча. Они кричат, пищат, как кружащие чайки. Кружащие над морем или над помойкой. Как будто ничего не случилось.

И ВЫ СМЕЕТЕ ИГРАТЬ В ТАКОЙ ДЕНЬ??

А он один стоит у стены. Стоит почти в обмороке. Первое сентября, второе сентября, третье сентября. Опять закрутилась чертова карусель.

Первое, второе, третье, пятое, семнадцатое. Ты идешь в море, уходишь от пляжа, от пляжного отдыха с волейболом и тентами, вот уже буйки остались позади, вот уже ты недосягаем для спасателей, вот уже берега не видно. Ты один среди морской пучины. Только морские чудовища с латинскими названиями. Что до берега далеко, что до дна.