Элин Сакс - Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении

Моя жизнь в Центре закончилась с окончанием школы. Я была убеждена (как и многие восемнадцатилетние), что вот-вот начнется самая замечательная часть моей жизни. Я не сомневаюсь, что я была сильнее, чем могла быть, благодаря этому сообществу, которое вложило в меня столько усилий. Я полюбила людей Центра — консультантов, других «пациентов» — и верила, что они испытывали то же чувство ко мне. Я была полна решимости никогда не разочаровывать и не подводить их.

Относительно борьбы с наркотиками, что было миссией Центра — да, это тоже был успех — хотя, конечно, я не особенно и употребляла наркотики до этого. Самое главное, чего достиг Центр, это то, что он смог вдолбить в меня несгибаемое отношение к болезням и слабостям: бороться. Ты можешь бороться, и ты можешь победить. Быть слабым — это поражение; сложить оружие — это сдаться; а сдаться — это отказаться от собственной силы воли.

Главным изъяном всего этого, однако, было отрицание сложных реалий окружающего мира и сложности и многогранности реальных людей. Это неправда, что все можно преодолеть и победить силой воли. Есть силы природы и обстоятельства вне нашего контроля, даже вне нашего понимания, и настаивать на победе в таких ситуациях, не довольствоваться меньшим — означает искать душевного самоистязания. Правда в том, что не все битвы можно выиграть.

Несмотря на красивую территорию и архитектуру университета Вандербильта в Нэшвиле — старые кирпичные здания, увитые плющом, большие зеленые лужайки — моя комната в общежитии первокурсников была довольно тусклой и неопрятной. Дома моя комната была спокойной, всегда чистой и убранной — наша домработница содержала ее в чистоте и порядке, а мама священнодействовала над декором: следила за тем, чтобы на окнах висели симпатичные занавески, чтобы на кровати было яркое покрывало. Но в «Ванди» я была предоставлена самой себе, совсем не подготовленная к решениям о том, как расставить мебель, подходит ли по цвету постельное белье, куда лучше поставить письменный стол и с какой стороны поставить настольную лампу. Высокая, худая, неловкая в обществе, почти всегда в мятых джинсах (за много лет до того, как все студенты начнут их носить), с неопределенной прической — я внезапно очутилась в ситуации, когда могла полагаться только на себя.

В начале семидесятых «Ванди» все еще беззаботно и счастливо жил в 50-х, а может быть даже и в более давнем периоде: я не преувеличу, если скажу, что оказалась на Старом Юге. С косными социальными нравами, жестко запрограммированными половыми ролями для мужчин и женщин, он разительно отличался от других университетов, в которые я могла пойти учиться и которые более радушно приняли бы приятную еврейскую девочку (пусть и с некоторыми причудами и странностями и переменами настроения). Но эти другие университеты были на севере страны, а мои родители хотели, чтобы я осталась на юге, и в результате мы выбрали Вандербильт.

Моя очаровательная соседка, Сюзи, была моей полной противоположностью — миниатюрная живая брюнетка с соответствующим протяжным южным выговором и морем обаяния. Она знала жизнь, хорошо сходилась с людьми и стала популярной с первого дня своего пребывания в университете, особенно среди мальчиков. Когда звонил телефон, то звонок всегда предназначался ей. Она хорошо ко мне относилась, но ее практически невозможно было застать дома, она всегда куда-то спешила.

Однажды днем, когда я занималась, Сюзи вошла в нашу комнату и спросила, не могла бы она посоветоваться со мной по поводу одной девушки, живущей в нашем общежитии.

«Конечно», — сказала я, мне польстило, что кто-то, кто столько всего знает, хочет проконсультироваться со мной. «В чем дело?»

«Ну, — начала она, — это несколько неловкая ситуация, по правде сказать. В нашем общежитии есть девушка, которая… как бы это сказать… пахнет, что ли, не очень приятно. Мы тут как-то обсуждали друг с другом. Пытаемся решить, как лучше поступить, что делать».

«Что делать с чем?» — спросила я.

«Может быть, сказать ей? Что хорошо бы ей иногда принимать душ», — она сморщила носик. «И мыть волосы с шампунем. Понимаешь? Ничего такого особенного. Просто — ну, я не знаю. Что ты сама об этом думаешь? Думаешь, лучше ей так и сказать напрямую? Но это может ее обидеть. Или может просто намекнуть или записку ей оставить? Не зловредную, конечно, такую, которая ей поможет».

«Бог мой!» — сказала я. «Это сложно. Но это очень хорошо, что вы так о ней заботитесь. Я думаю, что лучше вам так прямо ей и сказать. Всегда лучше говорить с людьми без обиняков, по крайней мере, я так думаю».

Она кивнула. «Да, наверное. Но все же, мысль о том, что мы можем ранить чьи-то чувства… Ну да ладно, спасибо, что ты со мной об этом поговорила».

Мне было интересно, что же Сюзи и ее друзья решили сделать по поводу этой несчастной девушки, и какова была ее реакция. Но мне никогда и в голову не пришло бы спросить. И уж точно мне никогда не пришло бы в голову (тогда), что этой девушкой из нашего общежития, которой не помешало бы принимать душ, о которой они говорили, была, конечно же, я.

Любой сторонний наблюдатель согласится, что многие первокурсники вдали от дома быстро становятся неряхами: в конце концов, впервые в их жизни никто не следит за тем, повесили ли они одежду на вешалку, прибрались ли в комнате. Но могу поспорить, что даже когда горы немытого нижнего белья достигают потолка и комната общежития становится похожей на хлев, очень немногие их этих «детей» забывают регулярно принимать ванну, мыть голову или чистить зубы — потому что это уж точно приведет к концу их жизни в обществе. Что же тогда происходило со мной? Ведь меня вырастили заботливые и внимательные родители в семье с достаточным доходом, да еще с двумя братьями, которые бы не смущаясь сказали мне: «От тебя воняет!» Так почему же я забыла самые базовые уроки — простую чистоту?

Шизофрения накатывается как медленный туман, незаметно становясь все гуще и гуще с течением времени. Сначала дни еще яркие, небо ясное, солнечный свет греет ваши плечи. Но вскоре вы замечаете, что вокруг вас собирается дымка, что воздух уже не такой теплый. Потом солнце становится тусклой лампочкой, едва просвечивающей сквозь тучи. Горизонт исчезает в сером влажном тумане, и вы чувствуете густую сырость в легких, пока вы стоите, покрывшись холодным потом в послеполуденной темноте.

Для меня (как и для многих из нас) первым признаком наступления этого тумана был постепенное исчезновение простых гигиенических привычек — тех, что специалисты по психическому здоровью называют «навыками заботы о себе» или «действиями повседневной жизни». Вдали от родительского надзора я постепенно стала непоследовательной в простых вопросах жизни, в ответах, которые мы принимаем на веру. Или может быть, я иногда путалась в том, что есть верные ответы на эти вопросы. Правда, надо принимать душ? Как часто надо менять одежду? Или стирать ее? А сегодня я ела? А я должна спать каждую ночь? Я должна чистить зубы каждый день?