Мара Олтман - Тело дрянь. Донесения с фронта (и из тыла)

Прелестная цитата. Даже удивительно, что ее не печатают курсивом на поздравительных открытках.

«Мы хотим быть богами, — пояснила она, — и отводим себе особую роль, дистанцируясь от всех прочих тварей, но анус постоянно напоминает нам о нашей тварности и неминуемой смерти».

Это было мне по душе, так как анус вечно подводил меня (об этом ниже), но я не очень понимала, какое это имеет отношение к моему вопросу. «Как это связано с нашим постоянным притворством, что мы не потные звери?» — спросила я.

«Напрямую, — ответила она. — Видите ли, мы попросту не хотим быть зверями».

Она объяснила, что наиболее «звериные» части тела — сопливые носы, гнойные фурункулы, молочные железы — часто на уровне подсознания напоминают, что у нас, как и любого другого создания, есть свой срок годности.

«Поэтому мы тратим кучу сил на свой внешний вид, придавая ему менее звериные черты, — сказала она, приведя в пример макияж, одежду, татуировки, духи и даже простое причесывание. — Так мы прячемся от тревоги, порожденной осознанием своей смертности».

Теория Голденберг звучала убедительно, но у меня оставались сомнения. «Окей, а как убедиться, что нами двигает экзистенциальный ангст, а не навязчивые рекламные кампании?»

«Отчего, вы думали, люди так восприимчивы к подобной рекламе? — ответила она. — Потому что реклама обращается к нашим базовым страхам и потребности в самоуважении. Она напоминает о телесных изъянах, главный из которых — смертность».

По совпадению я тоже всегда считала смерть существенным изъяном. И тут до меня дошло, почему пот так всех смущает. Мы живем в мире, где стремимся контролировать все подряд, но пот не поддается контролю. Он показывает, что не мы распоряжаемся телом, а тело распоряжается нами: с каждой каплей мы все больше понимаем, что представляем собой ходячую бомбу замедленного действия.

Чтобы копнуть еще чуть глубже, я поговорила с другим ученым — Шелдоном Соломоном, автором книги «Червь в сердцевине: роль смерти в жизни» и профессором психологии колледжа Скидмор. Я искала благосклонного отношения к поту, но, узнав причины нашего отвращения к собственным порам, задумалась, чем обернутся отказ от притворства и принятие в себе животного, которым мы и являемся?

«Стало бы лучше, если бы мы не шарахались от пота — и от своей смертности тоже?» — спросила я.

«И да и нет, — ответил психолог. — Уверен, мы бы только выиграли от осознания, что превратили приятный внешний вид и запах в свой фетиш».

Мы сошлись на том (будучи весьма потливыми), что нам гораздо легче жилось бы, если бы общество не требовало от нас сухости, особенно в душные жаркие дни.

«С другой стороны, — сказал он, — вряд ли нам пойдет на пользу, если мы целыми днями станем думать: „Боже мой, я дышащий и испражняющийся кусок гниющего мяса“».

Несколько дней спустя у себя на кухне, машинально меняя местами магнитики на холодильнике, я пыталась извлечь вывод из всего услышанного. Полученные знания окончательно превратили содержимое моей головы в кашу, поэтому я решила обратиться к Дэйву.

Когда я ворвалась в комнату, мой бедный муж сидел за рабочим столом. Он крутанулся на вращающемся стуле и спросил: «Это может подождать?»

Проигнорировав вопрос, я плюхнулась рядом. «Проблема в поте».

Дэйв в курсе моей потливости и того, что на фоне попыток понять и принять ее (даже отказываясь пользоваться антиперспирантом) я все равно выхожу из себя и смущаюсь, вспотев на людях. Это крайне противоречивое состояние, которого я никому не пожелаю.

«Меня бесит, что мы должны скрывать что-то естественное», — сказала я, усаживаясь поудобнее. Мне пришла на ум психолог Голденберг, с которой я недавно поговорила. «С другой стороны, скрывая пот, мы перестаем страшиться грядущей смерти». Еще через секунду: «А ты знал, что пот не выводит токсины?»

«Давай, изливай душу», — сказал Дэйв.

«При этом я согласна, что иногда смотреть на вспотевшего человека неприятно, — сказала я. — Помнишь того официанта в Мехико?»

Он кивнул.

«Но реклама-то заставляет нас постоянно чувствовать себя дерьмом из-за вещей, которые совершенно нормальны». Любопытно, если рекламщики запустят кампанию против зевоты, как скоро мы побежим покупать специальные маски, чтобы спрятать этот безусловный рефлекс?

«В то же время пот восхитителен. Это из-за него мы научились ловить крупных зверей, — сказала я. — И за компьютером ты сейчас работаешь тоже благодаря нему».

Дэйв взглянул на компьютер и почесал висок. Потом чуть наклонился ко мне. И заявил, что для него все гораздо проще. «Не думаю, что общество принуждает нас к чему-то, — сказал он. — Я бы не так это называл. Просто люди возлагают ожидания на других — и это улучшает жизнь всем».

Я слушала Дэйва со скепсисом. Сдавалось мне, сейчас он все сведет к дипломатии.

«Скажем, мы не даем людям срать в автобусах, — сказал он, — потому что никто не хочет ехать рядом с кучей дерьма».

Вот такая дипломатия.

«С потом то же самое», — сказал Дэйв.

«Как с дерьмом в автобусе?»

«Именно», — ответил он. И заключил, что никто не хочет нюхать чужие подмышки.

В этот самый момент я поняла, что, вероятно, никогда не перестану чувствовать себя странно при потении, потому что пот — это и правда странно . Полупрозрачная жидкость, которая возникает сама по себе, имеет целый ворох объяснений и не только служит телесной функцией, но позволяет понять (или недопонять) душевное состояние. Пот мерзкий, сексуальный, желанный, ненавистный и жизненно важный одновременно.

А еще, как оказалось, похожий на кучу дерьма в автобусе.

Я хотела узнать больше о крошечных существах, которые питаются нашим потом и гнездятся у нас в подмышках, для чего обратилась к Доктору Подмышке — под этим прозвищем известен в профессиональных кругах ученый Крис Каллеварт. Почти все свое рабочее время он посвящает подмышечным бактериям. Поскольку именно из-за них наша невинная секреция воняет, он еще и в авангарде исследований мерзкой вони. Его научная цель так же благородна, как колонизация Марса, продление жизни и создание возобновляемых источников энергии: «Я хочу решить проблему запаха тела».

Доктор Подмышка занимается этим недолго, но уже открыл немало потрясающих фактов. Стафилококки и коринебактерии — основные штаммы, населяющие наши подмышки. От стафилококков запах помягче, тогда как коринебактерии могут вынудить владельца ближайшего непритязательного носа мечтать о прищепке. Это лишь основы, но уже отсюда Доктор Подмышка разглядел один из четырех краеугольных камней женского превосходства. С точки зрения науки женщины воняют меньше, чем мужчины (на меня это правило, судя по всему, не распространяется: я воняю как оставленный на неделю в заросшем плесенью подвале грязный носок — но только из правой подмышки и после чашечки кофе). Это объясняется тем, что женские подмышки преимущественно населяют стафилококки. Мужчины, у которых кожа толще, а секреция жирнее, привлекают более мерзких коринебактерий, нуждающихся в сытной жирной диете. Они как борцы сумо — не столько в плане внешности, сколько аппетита — подмышечного царства бактерий.