Мара Олтман - Тело дрянь. Донесения с фронта (и из тыла)

«Было дело», — сказала мама.

«Вскоре стало ясно, что это повторяется каждый месяц, — продолжал папа. — Она никогда не признала бы, что тут что-то не так, понимаешь, это же часть нее — чувствует себя так, и всё тут».

«Неплохо уловил, да?» — вставила мама.

«Она возмутилась бы: „Ну какие еще гормоны? Что ты несешь, совсем одурел уже“, — пояснил папа. — Прошло несколько лет, прежде чем проблему решил мидол [52] Широко распространенный анальгетик, снимающий предменструальные симптомы. ».

Хотя у мидола нет психотропных свойств, родители клялись, что он снимал раздражительность. На самом деле это просто парацетамол и кофеин. Может быть, лекарство унимало боль, служившую причиной раздражения, или мама чувствовала эффект плацебо. Так или иначе, когда я была подростком, они оба нахваливали мне это средство.

«То есть ты говорил маме принять мидол, когда она начинала мандить?»

«Да, и она мне за это башку откручивала, но со временем стала допускать, что он помогает и ей самой, и нашей совместной жизни», — сказал папа. И после паузы добавил со смешком: «Похоже, моему поведению тоже помог».

Я сразу же представила, как на другом конце страны мама ткнула его в плечо и шутливо закатила глаза, напустив на себя оскорбленный вид.

«Мам, как ты воспринимала папины советы?» — спросила я.

«Это унижало меня, — ответила она, — но я понимала, что не контролирую себя. Поступаю не как обычно, срываюсь на близких и должна принять что-то, чтобы это кончилось. Иногда я не хотела ничего принимать. Я хотела выразить свою…»

«Женскую силу», — сказала мужская половина Кины.

«Почему ты это так назвал?» — спросила я.

«Она так выражала себя, — сказал папа. — „Мужики козлы, лишают нас силы“. Она возвращала ее себе».

Вероятно, папина интерпретация («женская сила») была как-то связана с той эпохой, когда все это происходило, — 1960–70-ми, в которые прозвучал громкий феминистский призыв к равенству. За несколько десятилетий до этого, пока определяющей женской ролью было материнство, знаменитая психоаналитик Карен Хорни предположила, что причина ПМС в том, что женщины подавляют свое желание обзавестись детьми. Это еще одна иллюстрация того, о чем говорил историк Штольберг: возможно, важен не ПМС, а то, каким образом мы его интерпретируем.

«В те молодые годы, веришь или нет, мне было сложно выразить себя, — сказала мама. — Во время месячных я злилась на все то, что обычно у меня злобы не вызывало. Очень злилась».

Я ничего не ответила, но тоже разозлилась бы, если бы муж попытался пичкать меня таблетками, чтобы «улучшить» мое поведение.

«Порой я отказывалась пить мидол, — повторила мама, — но когда пила, понимала, что с ним лучше».

«Почему?»

«Мы лучше ладили, — сказала она. — Я успокаивалась».

Следующий ехидный вопрос я приберегла для папы: «Когда маме сделали гистерэктомию, все наладилось?»

«Все стало супер», — ответил он.

Мама рассмеялась. Он тоже. Это тяжелая тема, но, кажется, они научились относиться к ней с улыбкой. Наверное, так пары и преодолевают длинную череду трудностей и неудач, каждая из которых лишь скрепляет узы. Но тут разговор стал не таким обнадеживающим. Папа отплатил мне той же монетой, поинтересовавшись, испытываю ли я подобные скачки настроения.

У меня в груди что-то сжалось. Я заняла оборонительную позицию. «Иногда бывает, — сказала я. — Нерегулярно». Чистая правда: они случались не каждый месяц. Я осознавала и отмечала их, только если была сама не своя, как в описанный выше день, когда донимала Дэйва.

Ни с того ни с сего родители объединились против меня.

«Мара, — сказала мама. — Я замечаю, когда у тебя месячные».

«Становишься обидчивее», — заметил папа.

«О да», — согласилась мама.

«Как вы это понимаете? — спросила я. — Вы даже не знаете, когда именно у меня месячные».

«Кен, может, и не знает, но я-то знаю», — сказала мама.

«Откуда?» — спросила я.

«Ты по-другому держишься, быстрее теряешь терпение», — объяснила она.

Этот разговор напомнил мне о старших классах. Родители меня усаживали за кухонный стол и навязчиво расписывали случаи маминого ПМС — как она распалялась и становилась чересчур придирчивой. Они хотели, чтобы я подсознательно считала, что периодически веду себя, как когда-то вела мама.

Видишь, это нормально. Женщины истерят. Выпьешь мидол и будешь спокойной, как я, когда у меня были яичники.

Сейчас я чувствовала ту же защитную реакцию, что и будучи подростком. «Вы говорили мне в подростковом возрасте пить мидол, потому что не могли вынести меня в таком состоянии или хотели уберечь от самой себя?» — спросила я.

«Думаю, нам было сложно рядом с тобой, — сказал папа. — Знаю, это плохой ответ, но ты была невероятно нервозной. Я хотел, чтобы ты больше радовалась, но эти споры всегда заводили не туда, не оставляя ни единого шанса на согласие. Для меня это было не в новинку».

«Понимаешь же, чтó самое ужасное ты мог сказать? — спросила я риторически. — „Выпей мидол“».

«Это действительно выводит женщин из себя, — рассмеялся папа и потом сострил. — Поэтому Дина иногда и не принимала мидол». Он спросил, пила ли я его когда-нибудь.

«Ни разу, — сказала я. — Мне казалось это идиотизмом и какой-то бессмыслицей. Я же нормально себя чувствовала».

«Но у тебя портится настроение, Мара», — заметила мама. Это звучало забавно (даже иронично) в устах человека, только что вспоминавшего, как неприятно быть обвиненной в перепадах настроения, вызванных гормонами.

Поспорив еще немного, мы постепенно сменили тему, переключившись на их собаку Марбл и завершив разговор обсуждением того, насколько хорош будет урожай авокадо в этом году. Лишь когда вечер осветили неоновые вывески магазинов, а в окнах напротив стало заметно мерцание телеэкранов, я осознала всю важность нашего разговора.

Подростком я категорически отрицала ПМС — меня бесил малейший намек на то, что мои эмоции вызваны каким-то перекосом в химии мозга, — только чтобы повзрослеть и принять ПМС как свое законное наследие. Никому не нужно теперь уличать меня в ПМС — я и так постоянно приписываю его себе. Использую для оправдания и извинения. Этот сдвиг произошел незаметно — и я не до конца понимала, как или из-за чего.

Поговорив с родителями, я поняла, насколько глубоко идея ПМС укоренена в нашей психике. Еще до того, как я впервые почувствовала перемены настроения, я уже усвоила от родителей, что мое тело предаст мое сознание. Казалось само собой разумеющимся, что раз в месяц женщины слетают с катушек.

Поскольку ПМС выглядел настолько реальным, хотелось услышать другое мнение. Кем были люди, которые не верили в ПМС?

Для начала я связалась с Кэрол Тэврис. Психолог и феминистка, она прославилась своей борьбой с психотрепом [53] Англ. psychobabble — лженаучные психологические концепции. . Она даже написала книгу «Психотреп и биобред» и еще одну под названием «Заблуждение о женщине». Разговаривать она не захотела, но ответила мне интригующим письмом.