Мара Олтман - Тело дрянь. Донесения с фронта (и из тыла)

Услышав это, я лишь вымолвила: «Иисусе».

«О чем и речь», — сказала Кинг.

Жуки были на тот случай, если кровь не текла. Если же лекарь подозревал, что матка блуждает по телу (именно так себя в ту эпоху матка и вела: перемещалась по организму и сеяла разруху, словно своенравный бродяга в поисках пристанища), то прибегал к специальному методу заманивания матки обратно. Заняв правильное место, та начала бы кровоточить.

Метод следующий: окуривание щенком.

Сперва щенка потрошили и начиняли ароматными травами и пряностями. Потом клали в сосуд и закапывали в яме с горячими углями. Наконец горлышко сосуда залепляли глиной, а торчащую оттуда соломинку помещали в вагину.

«Потом вы ждете, пока дым от запекающейся собачки наполнит ваше чрево, — сказала Кинг, — из-за чего матка должна раздуться, словно воздушный шарик, и носиться по телу до тех пор, пока не вернется на свое место».

Полная надежды, я спросила: «Вы сказали о щенке — наверное, тогда это слово означало что-то другое?» Не знаю, вдруг это было разговорное выражение для декоративной подушки.

«К сожалению, оно означало маленькую собачку, — сказала Кинг. — Как и сейчас».

Она обратила особенное внимание, что женщина сама контролировала соломинку. «Например, вставляла ее так глубоко, как хочется, — объяснила она. — Обычно женщинам в античной медицине не давали вообще ничего контролировать».

Каким же плачевным было положение женщин во времена, когда право выбирать глубину проникновения в вагину соломинки, из которой поднимался дым сожженного щенка, считалось чем-то прогрессивным.

Узнав об этих процедурах, я больше не удивлялась, что древнегреческих женщин считали сумасшедшими: я бы тоже буянила, если бы гинеколог в любой момент мог запустить мне в гениталии ядовитых насекомых.

В Древней Греции, очевидно, творился сущий кошмар, но удивительным образом ничего не было известно о ПМС, поэтому мне пришлось прыгнуть на тысячелетие вперед. Специализирующихся на ПМС историков так же мало, как историков, занимающихся запахами вагины. Однако по счастливому стечению обстоятельств Михаэль Штольберг, историк медицины из Вюрцбургского университета в Германии, с которым мы обсуждали темное прошлое пота, также посвятил год своей карьеры изучению писем, медицинских записей и дневников XV–XIX веков, пытаясь проследить происхождение предменструальных страданий.

Он обнаружил, что в зависимости от свойственных каждой эпохе представлений о менструации (напомню, до недавнего времени мы не знали, что менструация происходит из-за ежемесячного отторжения слизистой оболочки матки) у женщин менялись предменструальные симптомы и жалобы. Затем Штольберг предложил иную, не менее сложную точку зрения на ПМС. «Как и при любой болезни, — сказал он, — люди придают значение симптомам. Эти значения могут быть личными, культурными и меняться со временем».

В XVI веке менструация — месячные нечистоты, как их тогда называли — считалась системой для выведения отходов. В течение месяца женщина копит отходы организма и хранит внутри матки, чтобы потом одним махом смыть все токсины через промежность. Мужчины могли не беспокоиться из-за токсинов, потому что, к их счастью, не считались нечистыми от природы.

Предменструальные симптомы — спазмы, колики и нечто таинственное под названием «ущемление матки» — в те времена считались свидетельством, что с женщинами происходит что-то крайне зловредное. Как слизь, прилипшая к подошве ботинка, в котором прошлись по радиоактивным осадкам Чернобыля.

В конце XVI века, сказал Штольберг, идея эволюционировала. Врачи стали считать, что женщины страдают от переизбытка крови. А месячные служили природным способом избавиться от излишков — как выпустить немного воздуха из слишком сильно надутого шарика. «В те годы, — продолжал Штольберг, — женщины жаловались на напряжение по всему телу и чувство переполненности».

Головные боли, например, считались признаком того, что лишняя кровь накапливается в голове и потом спускается вниз.

Удивительным образом мужчины могли страдать от предменструальных симптомов, потому что у них тоже накапливалась лишняя кровь. Однако они не имели удобного отверстия для слива излишков, и им приходилось довольствоваться редкими кровотечениями из носа и приступами геморроя. (Кто из них хотел бы вагину сегодня?) «Как и женщины, они чувствовали себя только лучше при кровотечении», — пояснил Штольберг.

Эта теория претерпевала небольшие изменения вплоть до XVIII века, пока не случился коренной сдвиг: главным врагом стала не кровь, а сама матка. Испытывая раздражение от кровотечения, она впадала в бешенство. Штольберг описал это так, что мне представился разъяренный бык на родео, пытающийся скинуть всадника. «Теперь матка была себе на уме, — сказал он, — и могла не на шутку разозлиться».

«Поправьте меня, если я не права. Матка злилась и вымещала злобу на женщине?» — уточнила я.

Он ответил, что речь идет скорее о раздражении, чем о полноценном конфликте: «Матка приходила в крайнее раздражение и раздражала всю нервную систему». Мне вспомнился ядовитый плющ, который раздражает кожу, но в данном случае раздражителем служила матка, а воздействию телá подвергались изнутри.

Предменструальные симптомы, которые впервые стали включать перемены настроения, свидетельствовали о бешенстве матки. Женщины из-за него начинали истерить.

Современным примером (как в моем случае), вероятно, будет женщина, которая с криками требует от мужа опустить сиденье унитаза или плачет от рекламы автомобилей — особенно над той частью, где отец дает дочке ключи от новой машины и меланхолично смотрит, как она впервые едет сама без него. Когда я плачу от этого зрелища, то даже не смотрю на календарь. Просто говорю себе сразу, что гормоны шалят. Только так я и могу с собой ужиться.

После разговора со Штольбергом до меня дошло, что даже в XIX веке еще не существовало ни намека на три буквы — П, М, С, — которые мы сейчас ассоциируем с грелками, необузданным поеданием шоколада и стервозностью. Стало понятно, что я копнула чересчур глубоко, обратившись к Древней Греции. Выбранная эпоха была такой далекой, что с тем же успехом можно было отправиться на машине времени в ледниковый период, чтобы убить Гитлера. ПМС казался настолько укорененным в нашей культуре, что я была практически уверена в его древних истоках. Ничего не стоит себе представить Клеопатру, которая приказывает отсечь пять голов, а потом бросает: «Сорян, ПМС!» Однако в действительности этот термин придумала в 1953 году гинеколог Катарина Далтон. Если бы ПМС был живым человеком, ему как раз предоставили бы пенсионные скидки в кинотеатрах.