К. ЛЬЮИС - Психосексология: хрестоматия

потому, что добродетель родовая присутствует у кого-либо как цель, а потому,

что он бессознательно господствует над человеком и смеется над его

индивидуальными целями.

Тайна пола раскрывается лишь в любви. Но нет области, в которой

господствовал бы такой инертный консерватизм и такое условное лицемерие, как

в области половой любви. Самые крайние революционеры сплошь и рядом

оказываются консерваторами, когда поднимается вопрос о любви. Революционное

сознание реже всего встречается в сфере пола и любви, ибо тут оно должно

быть наиболее радикально, скажу даже - религиозно. Социальные и ученые

радикалы и революционеры думают лишь о социальном и физиологическом

благоустройстве пола, вглубь же никогда не идут. Любовь скидывается с

мировых расчетов и предоставляется поэтам и мистикам. Вспоминают ли любовь

Тристана и Изольды, любовь Ромео и Джульетты, любовь, воспетую

провансальскими трубадурами и Данте, когда говорят о поле христиане или

позитивисты господствующего сознания Их богословие и их наука, их мораль

и их социология не знают любви, не видят в любви мировой проблемы. Можно

сказать, как относится к сексуальному акту и его последствиям христианское

богословие, и этика, и научная биология, и социология, но неизвестно, как

они относятся к любви. Ветхородовое богословие и ветхородовая наука и не

могут знать любви. В любви есть что-то аристократическое и творческое,

глубоко индивидуальное, внеродовое, не каноническое, не нормативное, она

непосильна сознанию среднеродовому. Любовь лежит уже в каком-то ином плане

бытия, не в том, в котором живет и устраивается род человеческий. Любовь -

вне человеческого рода и выходит из сознания рода человеческого. Любовь не

нужна роду человеческому, перспективе его продолжения и устроения. Она

остается где-то в стороне. Сексуальный разврат ближе и понятнее

человеческому роду, чем любовь, в известном смысле приемлемее для него и

даже безопаснее. С развратом можно устроиться в мире, можно ограничить его

и упорядочить. С любовью устроиться нельзя, и она не подлежит никакому

упорядочиванию. В любви нет перспективы устроенной в этом мире жизни. В

любви есть роковое семя гибели в этом мире, трагической гибели юности.

Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда погибли от любви, и не случайно любовь

их несла с собой смерть. Любовь Данте к Беатриче не допускала благоустроения

в этом мире, ей присущ был безысходный трагизм в пределах этого мира.

Над любовью нельзя ни богословствовать, ни морализировать, ни

социологизировать, ни биологизировать, она вне всего этого, она не от мира

сего, она не здешний цветок, гибнущий в среде этого мира. Рост любви

трагически невозможен. Это удостоверяют величайшие художники и поэты всех

времен. Не естественно ли, что любовь была скинута со всех мирских

расчетов, что проблема пола решалась вне проблемы любви

...Тайна любви, тайна брачная - в Духе, в эпохе творчества, в религии

творчества. Таинство брачной любви есть откровение о человеке, откровение

творческое. Таинство брака не есть семья, не есть натуральное таинство

рождения и продолжения рода, таинство брака есть таинство соединения в

любви. Только любовь есть священное таинство. Таинство любви выше закона и

вне закона, в нем выход из рода и родовой необходимости, в нем начало

преображения природы. Любовь - не послушание, не несение тяготы и бремени

мира, а творческое дерзновение. Это таинство, таинство брака, не

раскрывается еще ни в откровении закона, ни в откровении искупления.

Таинство любви - творческое откровение самого человека. Оно зачиналось в

мистической любви, всегда разрывавшей границы утилитарно-родовой физиологии

и экономики семьи. В строе семьи узаконенная полигамия будет более правдивой

и для новых условий жизни более целесообразной формой, чем лицемерная и

выродившаяся моногамия.

Любовь трагична в этом мире и не допускает благоустройства, не

подчиняется никаким нормам. Любовь сулит любящим гибель в этом мире, а не

устроение жизни. И величайшее в любви, то, что сохраняет ее таинственную

святость, - это отречение от всякой жизненной перспективы, жертва жизнью.

Этой жертвы требует всякое творчество, требует жертвы и творческая любовь.

Жизненное благоустройство, семейное благоустройство - могила любви.

Жертвенная гибель в жизни и кладет на любовь печать вечности. Любовь теснее,

интимнее, глубже связана со смертью, чем с рождением, и связь эта,

угадываемая поэтами любви, залог ее вечности. Глубока противоположность

любви и деторождения. В акте деторождения распадается любовь, умирает все

личное в любви, торжествует иная любовь. Семя разложения любви заложено уже

в сексуальном акте. Никогда еще не нашел я женщины, от которой хотел бы

иметь детей, потому что я люблю тебя, о вечность! Так говорил Заратустра.

Подлинная любовь иного мира, любовь, творящая вечность, исключает

возможность сексуального акта, преодолевает его во имя иного соединения.

Известно, что сильная влюбленность иногда противоположна специфическому

сексуальному влечению, не нуждается в нем. И сильное влечение к сексуальному

акту слишком часто не связано ни с какой влюбленностью, иногда даже

предполагает отвращение. Влюбленность жаждет абсолютного соединения и

абсолютного слияния, духовного и телесного Сексуальный же акт разъединяет.

На дне его лежит отвращение и убийство. Любовь - акт творческий, созидающий

иную жизнь, побеждающий мир, преодолевающий род и природную необходимость.

В любви утверждается личность, единственная, неповторимая. Все безличное,

родовое, все подчиняющее индивидуальность порядку природному и социальному

враждебно любви, ее неповторимой и неизреченной тайны. Нет и быть не может

закона для любви, любовь не знает закона. Творчество любви не знает

послушания ничьей воле, оно абсолютно дерзновенно. Любовь - не послушание,

подобно семье, а дерзновение, свободный полет. Любовь не вмещается в

категорию семьи, не вмещается ни в какие категории, не вмещается в мир.

Жертвенность любви, ее отречение от мирского благоустройства делает ее

свободной. Лишь жертва безопасностью дает свободу. Все, что связано с

приспособлением к миру, с послушным несением его тяготы, не свободно от

страха, от тяжкой заботы. В любви побеждается тяжесть мира. В семье есть

тяжесть благоустройства и безопасности, страх будущего, бремя, так же как в

других формах приспособления - в государстве, в хозяйстве, в позитивной