Николай Лейкин - Под южными небесами

-- Ты посмотри, видъ-то какой отсюда прелестный!-- указала ему въ свою очередь супруга.

-- Да что мнѣ видъ! Такъ вотъ про Рубенса-то. Въѣхалъ будто-бы одинъ художникъ къ хозяйкѣ на квартиру... Комнату снялъ... А у ней въ комнатѣ старинная картина .. Глядь, а это Рубенсъ. Онъ къ хозяйкѣ... "Не продадите-ли вы мнѣ эту картину?.." -- "Отчего-же, говоритъ". "Цѣна?" "Дадите, говоритъ, красненькую,-- я и довольна буду". Купилъ, а вещь-то потомъ за три тысячи продалъ, правда или нѣтъ -- не знаю. А тотъ-то, кому онъ продалъ...

-- Ну, пойдемъ, пойдемъ смотрѣть картины. Капитану это вовсе не интересно, что ты разсказываешь,-- перебила мужа Глафира Семеновна.

Они вошли въ полукруглый вестибюль, изъ котораго шли двѣ лѣстницы -- направо и налѣво, а въ глубинѣ были три двери въ галлереи. Швейцаръ тотчасъ-же отобралъ у супруговъ палку и зонтикъ и взялъ даже кортикъ у офицера. За входъ бралось по одной пезетѣ съ персоны. Швейцаръ былъ въ тоже время и кассиромъ, продавъ имъ билеты.

Вотъ и галлерея картинъ, узкая, длинная, очень плохо освѣщенная, съ сильно спертымъ воздухомъ. Пахнетъ чѣмъ-то затхлымъ съ примѣсью запаха красокъ, которыми списываютъ здѣсь копіи многочисленные художники и художницы. Передъ нѣкоторыми полотнами расположились по двое, по трое копировальщиковъ со своими мольбертами, картинами и ящиками красокъ. Женщинъ больше, чѣмъ мужчинъ. Есть мальчики и дѣвочки-подростки. И они копируютъ. Нѣсколько человѣкъ закусывали, когда супруги, въ сопровожденіи капитана, вошли въ галлерею. Одна дѣвушка, очень недурненькая блондинка, въ черной шерстяной юбкѣ и голубой клѣтчатой шелковой рубашкѣ, ѣла бѣлый хлѣбъ и приправляла его солеными оливками, доставая ихъ по штучкѣ изъ стакана. Мужчины большей частью въ легонькихъ шапочкахъ на головахъ, одинъ былъ повязанный по бабьи краснымъ фуляромъ, а одинъ въ турецкой фескѣ съ кистью.

Первое, къ чему капитанъ подвелъ супруговъ, были столы удивительной по своей тонкой работѣ каменной мозаики. Капитанъ умилялся на каждую деталь, показывая ихъ. Глафира Семеновна, подражая ему, охала и восклицала:

-- Ахъ, какъ это прелестно! Вѣдь это все изъ камешковъ выпилено и вставлено. Николай, смотри.

Но тотъ позѣвывалъ и отвѣчалъ:

-- Я, матушка, ужасно пить хочу. Послѣ хереса это, что-ли? Капитанъ, а здѣсь нѣтъ буфета, чтобы выпить что-нибудь?-- обратился онъ къ ихъ проводнику.

-- Какой-же здѣсь можетъ быть буфетъ! Ну, чего ты бредишь!-- отвѣчала супруга.-- Вѣдь это-же картинная галлерея, все равно, что нашъ Эрмитажъ въ Петербургѣ. А развѣ у насъ въ Эрмитажѣ есть буфетъ!

-- Однако, вотъ люди сидятъ, ѣдятъ и пьютъ. Вотъ какой-то франтикъ винцо попиваетъ даже прямо изъ горлышка бутылки!

-- Такъ вѣдь это они съ собой принесли. Они здѣсь работаютъ, списываютъ.

-- А у публики аппетитъ раздражаютъ.

Начались картины.

-- Рубенсъ!-- воскликнулъ капитанъ, указывая на большую картину.

Николай Ивановичъ поднялъ голову. Передъ нимъ было изображеніе Георгія Побѣдоносца, поражающаго дракона. Онъ прищурился, посмотрѣлъ на картину въ кулакъ и произнесъ:

-- Такъ вотъ какіе Рубенсы-то бываютъ! Что же, развѣ для знатока... А то, откровенно сказать, ни красы, ни радости. Просто старая картина.

-- Да, стара, очень стара картина, но вы посмотрите, какой экспресіонъ!-- кивалъ на картину капитанъ.

-- Я вижу, вижу, Иванъ Мартынычъ. А только о Рубенсѣ я больше иначе воображалъ, потому разговоръ ужъ очень большой о немъ.

Глафира Семеновна подошла къ мужу и шепнула:

-- Брось. Что ты передъ капитаномъ сѣрое-то невѣжество разыгрываешь! Всѣ на Рубенса восторгаются, а ты Богъ знаетъ какія слова говоришь.

-- Что-жъ, я это чувствую...-- отвѣчалъ супругъ.-- Я говорю только, что очень старыя картины. Старая, но хорошая, хорошая -- поправился онъ.

-- Рубенсъ жилъ въ шестнадцатый сьекль...-- сообщилъ капитанъ.

-- Боже мой, какъ давно! Въ шестнадцатомъ столѣтіи!-- проговорила Глафира Семеновна.-- Надо тоже удивляться и тому, какъ могла такъ сохраниться картина съ того времени.

Далѣе шли два портрета Тинторе, большая картина Рибалта -- Святой Іоаннъ и святой Матѳей, картина Жоанеса, изображающая Аарона.

-- Удивительно, удивительно, какъ все сохранилось! повторяла Глафира Семеновна.

-- Шестнадцати сто-лѣ-ти...-- разсказывалъ капитанъ.-- Но есть и пятнадцати столѣти. Это Тиціанъ... Онъ жилъ въ Венеція въ пятнадцати столѣти... четыресто лѣтъ.

-- Въ сухомъ мѣстѣ картины стояли -- ну, и сохранились,-- разсуждалъ Николай Ивановичъ.-- Удивительнаго тутъ ничего нѣтъ. А вынеси-ка ихъ на чердакъ или въ подвалъ, ну и кончено...

Передъ портретами королевъ Бурбонскаго дома онъ, однако, удивлялся костюмамъ того времени, указывалъ женѣ и говорилъ:

-- А вѣдь платья-то дамскія теперь ужъ, стало быть, на старинный фасонъ начали шить. Вонъ какіе стоячіе воротники тогда были, и теперь стоячіе пошли. И буффы на рукавахъ, стало быть, старомодный фасонъ. Вонъ какія буффы! А вѣдь это, поди, тоже шестнадцатаго вѣка. Капитанъ! Изъ котораго это столѣтія?-- обратился онъ къ капитану, указывая на портретъ.

-- Пятнадцати... Это Тиціанъ...-- былъ отвѣтъ со стороны капитана..-- Поль Веронезъ!-- воскликнулъ онъ вдругъ восторженно и улыбаясь.

Начался рядъ женскихъ портретовъ Поля Веронеза. Далѣе капитанъ остановилъ вниманіе супруговъ на картинѣ того-же мастера "Венера и Адонисъ".

LXXX.

Прошли мимо цѣлаго ряда картинъ испанской школы. Капитанъ умилялся передъ потемнѣвшимъ "Прометеемъ" Хозе Рибера, нѣсколько разъ перемѣнялъ мѣста, указывалъ Глафирѣ Семеновнѣ на достоинства картины, сбивался съ русскаго языка на испанскій и говорилъ безъ конца, забывая, что она не понимаетъ его рѣчи. Но она, желая угодить капитану и чтобы не показаться невѣжественной, дѣлала видъ, что понимаетъ его рѣчь и восклицала:

-- Ахъ, какая прелесть! Ахъ, какъ это живо!

-- Чего тутъ: прелесть! Краски вылиняли, закончено, а она: прелесть!-- проговорилъ Николай Ивановичъ, зѣвая.

-- Веласквецъ де Сильва!-- торжественно поднялъ руку капитанъ передъ портретомъ короля Филиппа Четвертаго.-- Вы посмотритъ, мадамъ, какой экспресія!

-- Да, да, да...-- шептала Глафира Семеновна.-- Хозе Леонардо!-- остановился капитанъ передъ военной картиной этого художника и даже схватилъ Глафиру Семеновну за руку повыше кисти.-- Восторгъ!-- прошептала та, закатывая глазки. Но мужъ ея уже окончательно скучалъ, торопилъ спутниковъ и говорилъ:

-- Не застаивайтесь, не застаивайтесь... хорошенькаго по немножку.

Когда-же начались картины Мурильо, то онъ на нихъ ужъ и не смотрѣлъ, а сталъ наблюдать за работой какой-то молоденькой копировальщицы въ кокетливо надѣтой красной испанской фуражечкѣ, пришпиленной къ косѣ бронзовой шпагой.

Начались картины Итальянской школы. Капитанъ началъ читать Глафирѣ Семеновнѣ чутъ не лекцію объ этой школѣ.