Владимир Котенко - Служебный гороскоп

И Хеопс приказал остановить главные часы на площади. Давать им ход было запрещено под страхом смерти. К часам был приставлен Стражник, он кричал день и ночь:

— Официальное государственное время: половина второго! Сверьте ваши часы! Государственное время: половина второго!

— Половина второго дня или ночи? — спрашивали люди.

— Какая вам разница?

— А вчера было сколько?

— Тоже половина второго.

— А завтра?

— И завтра весь день будет половина второго, и послезавтра, и теперь вечно.

— Время стоит, как вода в затхлом пруду, — качали головами одни.

— Зато теперь его навалом! Не надо спешить на службу, — радовались другие.

А однажды к часам подошел Писец. Несравненная Хент-сен, дочь фараона, назначила ему свидание у главных часов в восемь вечера. Писец летел на свидание как на крыльях и увидел, что часы стоят.

— Эй, Стражник! А сколько сейчас в самом деле? — спросил Писец.

— Половина второго.

— Но мне нужно истинное время.

— Истинное время — важная государственная тайна.

— Шепни мне ее на ухо.

— Это грозит мне казнью. А если честно, я и сам не знаю.

— А кто же знает?

— Не ведаю.

«Бедная страна! Бедные влюбленные! Каково нам теперь, — думал Писец. — Как назначать свидание, если всегда половина второго?» Он сел на камень и решил ждать лучезарную Хент-сен хоть целую вечность. Ведь когда-нибудь наступит восемь вечера и придет царская дочь, прекраснейшая из женщин, чьи волосы чернее мрака ночи, уста слаще винограда и фиников, а зубы ровнее, чем зерна. Когда она приходит, оживает природа, поют все птицы и твари, даже рыбы выпрыгивают из Нила от радости.

Над городом нависла ночь, над головой иногда беззвучно проносились летучие мыши, Писец сидел и ждал. Хент-сен прибежала, когда зубцы далеких пирамид скрылись во мраке. Запечатлела поцелуй на лбу возлюбленного, спросила:

— Давно ждешь?

— Всю жизнь.

— Я позабыла, что часы остановлены. Смотрю: все половина второго. Когда совсем стемнело, спохватилась, к тебе побежала.

— Что, даже тебе, дочери фараона, истинное время неизвестно?

— Нет.

— Какое-то сплошное безвременье!

— А женщины довольны, — рассмеялась Хент-сен. — Ведь если время стоит, они не стареют.

— А мне не до смеха. Страна, в которой остановилось время, непременно от него отстанет.

— А разве не останавливается время для счастливых супругов, когда они возлежат на брачном ложе, крепко обняв друг друга?

— О, это совсем другое! Это любовь, — печально отвечал Писец. — Но боюсь, что и пожениться мы с тобой не сможем, хотя и решили.

— Только потому, что я дочь фараона, а ты писец? Но ведь ты занимаешь большой пост! Ты служишь у моего отца!

— О несравненная Хент-сен! В брак разрешено вступать с шестнадцати лет. А сколько тебе сейчас?

— Право, не знаю. Ведь часы стоят. Но никакие силы в мире нам не помешают. Мы поженимся, когда мне стукнет шестнадцать.

— Никогда не стукнет!

— Почему?

— Время остановилось.

Хент-сен порывисто обняла юношу, прижалась к нему.

— Да, да… А что же делать?

— Пустить часы.

— Но их охраняют.

— Я проберусь к ним ночью, когда Стражник уснет.

— Нет, нет, тебя убьют. Я не позволю! Я не пущу!

— Тогда надо громко кричать, чтобы слышали все.

Писец приставил ладони к губам и крикнул на всю площадь:

— Долой официальное время!

Хент-сен зажала ему рот:

— Молчи!

Топая тяжело, подбежал Стражник. Дыша в лицо луковым перегаром, спросил:

— Кто осмелился кричать?

— Не знаем, — ответила Хент-сен.

— А почему ты зажала ему рот?

— У него болят зубы.

— А где человек, который кричал?

— Он убежал.

— Куда?

— Вон в ту сторону.

— А не в эту? — ухмыльнулся Стражник, поигрывая мечом.

— И в эту.

— Значит, сразу в обе? — с угрозой допытывался Стражник. — Что-то ты темнишь, девица?

Он осветил лица молодых людей факелом и узнал принцессу.

— Твое высочество! Прости ради всех богов. Я обознался.

— Убирайся!

Стражник убежал, бряцая оружием. Хент-сен улыбнулась, сказала Писцу:

— Испугался, герой? Еще будешь кричать?

— Буду!

— Молю тебя, не надо! Лучше я пойду к отцу и упрошу его пустить часы. Он согласится. Он с детства исполнял любой мой каприз. Он меня очень любит.

— Боюсь, что не согласится.

— Тут многое от Жреца зависит, если он не перейдет нам дорогу. Жрец носит скорпиона в своем сердце.

— Знаешь что… Скажи отцу… Нет, нет, не надо… Фараон будет очень огорчен.

— Так что ему сказать?

— Я не осмелюсь это выговорить даже тебе.

— Говори! Я приказываю!

— Повинуюсь.

И Писец поведал, как по делам службы он побывал в Гизе, городе пирамид, и увидел там грандиозное строительство. Строили новую пирамиду вопреки запрету. Писец спрятался за груду камней и слышал, как Жрец с Зодчим обсуждали чертеж. Потом он расспросил каменщиков: ошибки нету. Это пирамида.

— И кому они ее строят? — спросила Хент-сен, закипая от гнева.

— Фараону!

— Пирамиду отцу?! Я сейчас же отправлюсь во дворец и открою ему глаза!

— О Хент-сен! О снадобье для моих глаз! Я боюсь! Я боюсь, что тебя потеряю.

— Поцелуй меня! И ни о чем не думай! Я буду принадлежать тебе, как сад, где тобой взлелеяны цветы и сладкопахнущие травы.

Голос Хент-сен был точно звук флейты. Он успокаивал и вселял веру.

Она мчалась во дворец словно ветер. Вбежала в покои отца, чтобы открыть ему врата истины. Отец еще не спал, он сидел за малахитовым столиком и просматривал какие-то папирусы. Увидел дочь, улыбнулся, спросил:

— Где ты была в столь поздний час?

— На свидании, папа.

— А кто он?

— Твой Писец.

— А… Славный парень, ничего не скажешь. У него есть голова на плечах. Талантливый и склонный к наукам. Между прочим, самый ярый противник пирамиды. Может быть, даже больший противник, чем я сам, — с грустью сказал фараон. — Ну ничего, ничего, не страшно, что простолюдин, пора влить в наш старый царский род каплю свежей крови, это полезно. Ты родишь мне здорового, хорошего внука, усладу на старости лет.

— Ты лучший отец в государстве!

— А ты лучшая дочь!

— Но есть проблема, папа.

— Какая?

— Сколько мне лет?

— Гм… Не знаю, — замялся Хеопс.

— А кто же знает?

— Вероятно, ты. Ведь ты моя дочь.

— А ты мой отец.

Хеопс улыбнулся.

— Я плохой отец. Я не знаю.

— Когда часы остановились, мне было пятнадцать.

— А сколько теперь?

— Все зависит от того, как давно они остановлены. Когда это случилось?

— Право, не помню, — ответил Хеопс.

— Даже фараон не знает истинное время?

— А зачем оно мне? Люди больше нуждаются в счастье, чем во времени.

— Отец, верни людям время! Посмотри правде в глаза. Ты остановил часы, но рано или поздно народ прозреет.