Владимир Котенко - Служебный гороскоп

— Армия — большая сила, мой повелитель, с ней опасно ссориться. Бывало, что от нее не могли защититься даже фараоны.

— Меня защитит мой народ.

Жрец подал другой папирус.

— А это петиция от высших сановников. Они предъявили тебе ультиматум. Они тоже ратуют за твою пирамиду.

— Они хотят, чтобы я увяз в ней с руками и ногами, чтобы меньше совал нос в их темные делишки?

— Пусть так, но с ними тоже опасно ссориться. И среди жрецов у тебя нет сторонников. Пирамида нужна всем: торговцам зерна, владельцам каменоломен, бальзамировщикам, чтобы хоронить погибших, их будет много, этих несчастных, забитых надсмотрщиками и раздавленных камнями. Все ждут больших доходов. Пойми наконец: наша страна, весь уклад, вся система испокон веков завязаны на пирамиду. Ты вступил с ней в конфликт, ты — враг пирамиды, а значит, враг народа.

Вдали возникла точка, она росла, приближалась, а когда пыль рассеялась, то все узнали Зодчего. Он бежал, падал, поднимался, снова бежал, он причитал, подвывал, стонал. У ног Хеопса он упал на колени и вскричал:

— Плохая весть, Хеопс. Вернулся наш пленный из Вавилона. Знаешь, что он поведал? Они нас опередили. Они строят башню до самого неба. И не твоя пирамида, а их башня будет чудом света.

Зодчий распластался на песке, тяжело дыша. И снова заговорил Жрец:

— Да, это очень плохая новость. Как можно позволить Вавилону быть выше нас? На каких примерах ты, Хеопс, будешь воспитывать подрастающее поколение? Любовь к родине, верность долгу и отечеству? Это только дым, если отечество стало вторым, если оно второй сорт. Прости мою дерзость, Хеопс, но ты плохой патриот. И ты лишен честолюбия. Ты хочешь быть выше своих предшественников?

— Конечно! — воскликнул царь.

— Тогда строй пирамиду выше, чем у них.

— Но я хочу превзойти и преемников.

— Значит, строй пирамиду, которую никто не превзойдет.

Хеопс произнес с иронией:

— Как все просто! Величие царя зависит от его пирамиды!

— Нет, мой повелитель, — ответил Жрец. — Не все так просто. Великую пирамиду может построить только великий царь. Он велик, если велика она, и наоборот.

— А как же счастье?

— Оно в пирамиде.

— А как быть со временем, которое мы остановили?

— Пирамида — это время.

Зодчий расстелил на земле огромный чертеж.

— Видишь, Хеопс, это твоя пирамида. Ее грани как лучи солнца, они кажутся ступенями, ведущими прямо в небо. Люди скажут: «Все боится времени, но само время боится пирамиды». У меня золотые руки, Хеопс. Я строил гробницы твоим родителям: папочке и мамочке, дай бог здоровья им на том свете, и не повторился ни в одной детали. Я, и только я, могу создать достойное тебя творение.

— Не хитри, Зодчий, — усмехнулся Хеопс. — Не о моем величии ты печешься, а о своей выгоде. На большой пирамиде ты больше погреешь руки и спустишь налево. За мошенничество тебя уже не раз бросали в клетку ко львам. Как ты вообще уцелел?

— Жизнь заставила, Хеопс. У меня семья. У меня две семьи. Три. Четыре, к сожалению, у нас в стране многоженство.

Поэтесса заявила, что поэзия царю не простит, если Вавилонская башня будет выше. Что воспевать поэтам? Мы вторые! Вторые! И сразу гаснет образ, блекнет сравнение, не летит ввысь мысль. Историк пел с ней в унисон, дескать, история отвернется от Хеопса, если он проиграет состязание с Вавилонской башней, а потомки его проклянут. Даже подползла какая-то Нищая, ее привел сюда слух, что Вавилон обгоняет Египет.

— Тебе-то какая печаль? Разве ты сыта? — спросил Хеопс.

— Нет.

— Разве хорошо одета и обута?

— Я босая и в рубище, но это моя страна. Я здесь родилась и умру. И лучше я умру от голода в первом государстве, чем в последнем. И так думает сейчас каждый нищий.

Раздались крики толпы: «Хеопс, строй пирамиду! Мы хотим пирамиду! Обгони Вавилонскую башню!»

Хеопс проклинал эту Вавилонскую башню. Как не вовремя они затеяли ее строить! Именно в тот момент, когда он задумал столько реформ. Хеопс тоже был сын своей страны, и для него ее честь не пустой звук. Фараон часто приходил в храм бога истины Тота, падал ниц и молился. Молитвы жрецов были великие по формулам, напыщенные по тону, приторные по вкусу, насквозь фальшивые по существу, а Хеопс молился от всего сердца. Его обуревали сомнения, он искал свой путь к истине. Он шептал одними губами:

— О великий Тот с головой ибиса! Когда ты появляешься на небе, то озаряешь весь мир лучами света, освещаешь каждую щель, гонишь прочь темные мысли, а когда ты заходишь, когда тебя нет, на землю опускается ночь и мысли людей также черны и все прячут головы под подушки. Сияй мне, истина! Озари и освети! Что мне делать? Эти наглецы, эти прохвосты из Вавилона хотят быть первыми. Мой народ не желает, чтобы нас кто-нибудь превзошел. Я тоже этого боюсь, но если мы возьмемся за пирамиду, то как быть со всенародным счастьем? У меня на все не хватит рук, а стране сил. Мы раздвоимся и ничего не достигнем. Но и не строить пирамиду я не могу. Они взяли меня за горло. Я царь, но не все от меня зависит, далеко не все.

В одну из таких бессонных ночей, проведенных в молитвенных бдениях, Хеопс принял наконец решение: он будет строить пирамиду, но тайком, чтобы никто в мире этого не знал. Ни одна душа. Официально Египет будет строить все так же счастье, а не пирамиду. Хеопс понимал, что это уступка догмам и косным силам, но у него был план: он намеревался как можно быстрее построить пирамиду, а потом бросить все силы на счастье. Хеопс вышел из храма твердый духом и в твердом согласии с самим собой. Другого пути у него не было.

А ранним утром Стражник вывел на городскую площадь закованного в кандалы Писца. Утро было прекрасное. На рассвете, правда, полезли облака, но с божьей помощью рассеялись. Небо стало чистым, как лист папируса, на котором пишут просьбу о помиловании. В такое утро и наказанным быть приятно. Стражник зачитал приговор. В нем говорилось, что в последнее время среди подданных богобоязненного государства ползут грязные слухи о том, что строится пирамида, хотя она и не строится. Распространителем этих сплетен является Писец. Египет вправе оградить себя от ложных наветов, дабы сохранить мораль и устои. Судья приговорил Писца к двадцати ударам палкой.

Глазеть на экзекуцию народу сбежалось много, все побросали свои дела, человеки любят казни.

— Правила поведения на эшафоте знаешь? — спрашивал Стражник у Писца. — Напоминаю: палачу не грубить, не петь, не спать, не смеяться, не танцевать, не плакать, не декламировать стихов и так далее. Я уже и сам забыл, что там по инструкции положено, всю жизнь ее зубрю и никак не запомню, такая огромная. Эх, парень, если честно, если по совести, то мне тебя даже жалко. Ведь строится она, эта гробница. Строится! И все знают, но скрывают. Пудрят народу мозги. Творят чего хотят. А с часами какой номер отмочили! Взяли и остановили время. Счастье через пять лунных лет! Да одна брехня!