Владимир Котенко - Служебный гороскоп

— Куда? — спросила она.

— Куда глаза глядят. Хотя бы в Вавилон.

— В Вавилон? К нашим недругам? А ты знаешь, что они строят башню? Я дочь фараона, я не принесу вреда пирамиде. Так ты угостишь меня вином, мужчина?

— Нет!

— Ты пренебрег дочерью фараона. Такое не прощается.

— Опомнись! Ведь ты моя невеста.

— Бывшая невеста. Теперь я блудница. Итак, всего два камня в обмен на бездну удовольствий.

— Почему так много?

— Как?! Ты еще смеешь торговаться с дочерью фараона? Кстати, обращайся ко мне: «Твое невинное высочество».

— Ненавижу тебя, твое невинное высочество! Ненавижу фараона! Весь белый свет! Не страна, а сплошной публичный дом. Один продает свое тело, другой — душу.

— А ты ум! Я слышала, что ты изобретаешь камнеподъемную машину?

— Да.

— Бунтовщик стал заурядным строителем пирамиды.

— Я принял это условие ради тебя, Хент-сен, — объяснил Писец. — Отец обещал отдать мне тебя в жены.

— И ты сразу забыл все свои идеалы? Предал принципы?

— Нет, не предал. Но, лишаясь тебя, я теряю возможность сделать что-то полезное для родины. Ведь ты дочь фараона, власть в Египте наследуется по женской линии, и ты мне ее когда-нибудь принесешь. Только сев на трон, я смогу сделать Египет счастливым.

— Один уже сделал, — печально покачала головой Хент-сен. — Выходит, твоя любовь была не столь уж бескорыстна? Ты тоже метишь на трон?

— Да, да! Но не ради себя, ради отчизны!

— Угости вином, мужчина.

— Нет!

— Не хочешь? Это даже лучше. За отказ я получу с тебя четыре камня.

Хент-сен ушла все той же томной походкой. Писец взобрался на помост, где его когда-то били палкой, закричал в толпу:

— Люди! Слушайте все! Я хочу вам сообщить новость о пирамиде, которая не строится. Так вот: она строится!

Люди в страхе зажимали уши.

— Строится — не строится. Наше-то какое дело? Лучше ничего не знать, спокойнее спится, — заявила Нищая.

— Ты — нищая, тебе-то чего бояться? Что тебе терять?

— То, что имею.

— А что ты имеешь?

— Что могу потерять.

— Но ведь тебе нечего терять, значит, ты ничего и не потеряешь? — втолковывал ей Писец.

— Пока я имею возможность что-то терять, не все потеряно.

— Люди! Наш фараон собственную дочь послал на панель ради пирамиды! — кричал Писец.

Историк развел руками:

— Что поделаешь? Настоящее — всегда право, прошлое — виновато, а будущее — рассудит. Пирамида — символ будущего, которое, по существу, прошлое. И прошлого, которое будущее. Впрочем, я что-то запутался.

— Люди! Счастья не будет! — продолжал кричать Писец.

Все в ужасе разбегались.

— Это уже крамола, — произнесла Поэтесса. — Надо донести.

— Зачем? Из экономии перестали платить доносчикам, — заметил Зодчий.

— Надо донести бесплатно.

— Бесплатно? Это безнравственно. Я категорически отказываюсь доносить бесплатно.

Подбежал Стражник.

— Кто кричал, что строится пирамида, которая не строится? — строго спросил он.

— Тот человек убежал, — сказала Нищая.

Поэтесса указала на Писца.

— Он кричал!

— Люблю доносы, не люблю доносчиков, — презрительно сказал Стражник. — Ладно, парень, пошли снова в темницу. Что-то, гляжу, ты из нее не вылазишь.

Сто тысяч рабов ежедневно в течение многих лет возводили великую могилу. Испорченная государственная машина более не приносила доходов, а подрядчики требовали: «Плати!» Хеопс дошел до крайних мер — он запретил приношения в храмы, жертвы богам и даже, надев черную маску, грабил на дорогах купцов. Встречи с ним боялись, как с проказой. Для Хеопса люди стали делиться на друзей и врагов пирамиды. Друзей он заставлял на нее работать, врагов уничтожал хитро, руками других врагов. И делал это без всякой личной ненависти, просто из государственной необходимости. Он понял формулу власти: главное — втянуть всех в отношения с пирамидой, скомпрометировать людей, заставить ее славить, даже если ненавидят. Уже раздавалось много трезвых голосов в стране: мол, что за вздор — тратить деньги, разум, энергию на бесполезную гробницу, когда голодает народ, когда нужно строить дороги, растить хлеб, но Хеопс продолжал строить ее упрямо, отвергая все здравые мысли. Росла пирамида, а с ней желание Хеопса возвеличить себя, обессмертить свое имя. Он изобрел систему, которую не знало человечество. Он поставил своей целью заставить каждого противника совершить какую-то подлость, чтобы раздавить его чувство достоинства, сделать способным на все, сломить раз и навсегда волю.

— Отец! — молила Хент-сен. — Я сделала все, что ты велел. Я и впредь поступлю так, как ты скажешь. Только об одном прошу: прости Писца! Его приговорили к казни.

— Я мог бы простить его, если бы он оскорбил только меня, но он опорочил самое святое, что у нас есть, вернее, нету, — пирамиду. Если я его пощажу, завтра каждая торговка на рынке будет кричать, что Хеопс возводит пирамиду, и это нанесет ущерб державе, которая, как знает весь мир, строит только всенародное счастье.

— Но ведь пирамида строится!

— Если она строится, тем более нам об этом надо молчать. И вообще зачем тебе Писец? Ты все еще надеешься выйти замуж? Тебе уже шестнадцать? — ухмыльнулся Хеопс.

— Даже если ты пустишь часы, мы уже не сможем быть с ним вместе. Зачем я ему? Я — блудница. И все-таки молю тебя: пощади его! Он так боготворил тебя, он был верен тебе, как пес, который лижет руку. А теперь он тебе не верит.

— А ты?

— И я не верю. Тебе уже никто не верит.

— Когда люди ни во что не верят, они готовы поверить во что угодно. Ну хорошо, хорошо, я опять тебе уступлю, но опять ради же пирамиды. Там сейчас каждая пара рук на вес золота. Сейчас каждая казнь для нас — непозволительная роскошь. Я отдам его в рабы.

— Рабом он будет, а лакеем никогда! — с вызовом сказала Хент-сен.

— Ошиблась, доченька. Он уже мой лакей. Он строит машину, которая пойдет на благо пирамиде. Ты ее еще не видела? Ее уже собирают на стройке. Кстати, доченька, а что за пирамида растет рядом с моей?

— Какая? — в замешательстве спросила Хент-сен.

— Маленькая, но тоже вполне уютная.

— Я не ведаю, отец.

— Да? А куда исчезают камни с моей стройки? Кому продают их рабы?

— И это мне неизвестно.

— Смотри! — погрозил Хеопс пальцем. — Иди, моя дочь. И думай о вечном!

— И ты думай, папа! А заодно и о своей дочери-шлюхе.

Хеопс поморщился:

— Не называй себя так. Мне это больно ранит сердце.

Писцы не строят себе пирамид из камня и надгробий из меди и бронзы. Их пирамиды — книги поучений, их дети — тростниковое перо, их супруга — поверхность папируса. Уже несколько месяцев Писец был рабом на строительстве пирамиды, таскал тяжелые камни, а стража погоняла бичом:

— Раб, быстрее! Еще быстрее! Бегом! Бери сразу два камня!